Михаил Ахманов - Флибустьер. Магриб

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы.

И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды».

Серов захлопнул маленькую карманную Библию на французском и сунул ее за обшлаг камзола. После небольшого шторма, слегка потрепавшего его флотилию, море было блестящим, как зеркало, спокойным и пустынным. Казалось, оно простирается до бесконечности – привычная иллюзия для морехода, которую легко разрушить, поглядев на карту. Карта утверждала, что они находятся в Тунисском проливе, где от берега до берега, от мыса Эт-Тиб в Тунисе до Сицилии, около семидесяти миль. По масштабам двадцатого века совсем небольшое расстояние; Серов даже слышал, что между Сицилией и Тунисом собирались проложить подземный тоннель.

Однако: «Земля безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водой…» Может быть, носился и кувыркался именно в этом месте…

Вытащив из-за пояса трубу, Серов осмотрел горизонт. Ни мачт, ни паруса… Через триста лет такого бы произойти не могло – Средиземное море стало одной из самых оживленных транспортных артерий. Но сейчас на планете обитали не шесть с половиной миллиардов, а много меньшее число людей. Сколько, Серов не представлял, но наверняка меньше миллиарда, так что Земля в самом деле была пуста – разумеется, с его точки зрения.

Северо-западный ветер подгонял «Ворона» и две галеры; корабли плыли на восток со скоростью пять с половиной узлов и через сутки должны были оказаться в мальтийских водах. Конечно, если продержится попутный ветер и не случится нового шторма; зимние бури в Средиземноморье налетали с пугающей внезапностью. Серов нес утреннюю вахту, у руля стоял Стиг Свенсон, в «вороньем гнезде» на грот-мачте устроился Рик Бразилец, а прочая команда отдыхала, расположившись кто на верхней, кто на орудийной палубах. Корсары уже очухались после Кальяри, но это событие было еще свежим, порождавшим массу воспоминаний и споров: кто больше выпил и кому досталась девушка погорячей, самая страстная и ненасытная. Над кораблем повис раскатистый хохот, гул голосов и стук костей – те, у кого оставались монеты, играли, их безденежные приятели болели и советовали. Солнце грело умеренно, но Серов полагал, что сейчас никак не меньше пятнадцати градусов тепла, прекрасная погода для начала января. Впрочем, то было мнение северного жителя, а его моряки, привыкшие к африканской и вест-индской жаре, временами ежились.

Глядя на свой экипаж, Серов размышлял о грядущей атаке на Джербу, бомбардировке фортеций и высадке десанта. Все это нуждалось в четком планировании, которое он еще не мог произвести – слишком мало знал о топографии и укреплениях острова. Но, по утверждению де Пернеля, такие данные имелись у рыцарей-мальтийцев, неоднократно пытавшихся взять штурмом пиратский притон и спалить его дотла. Однако успеха они не имели и, невзирая на храбрость и упорство, были не раз биты.

Серов, бывший офицер спецназа, догадывался, где кроется ошибка. Военная доктрина этого столетия была примитивной, как в эпоху Александра Македонского: пехота строилась для битвы, пушки и конница располагались на флангах полков или за линией пеших солдат, затем начиналась пальба из орудий и мушкетов, после чего солдаты сходились шеренгами под барабанный грохот, чтобы колоть и резать друг друга. Артиллерия поддерживала их, стреляя временами в гущу собственных отрядов, конница наносила внезапный удар или отражала атаку вражеских всадников, но в любом случае битва была сражением тысяч и тысяч бойцов, сгрудившихся на небольшом пространстве. Такая тактика являлась, в общем-то, верной, ибо успех сражения решали сабля и штык, а не снаряд и пуля; пушки и ружья стреляли на небольшие дистанции, перезаряжались долго, и огонь был малоэффективным. Батальон не пошлешь в атаку разреженной цепью, если у солдат не автоматы, а кремневые мушкеты; цепь будет прорвана массой противника и, с вероятностью десять к одному, уничтожена. В эту эпоху солдат еще не стал автономной боевой единицей и мог сражаться и выжить только в отряде своих сотоварищей.

Были, однако, исключения. Русские и украинские казаки умели воевать небольшими мобильными группами, подбираться скрытно и атаковать неприятеля сразу во множестве мест, повергая его в хаос и страх. Эту же тактику приняли американские повстанцы, боровшиеся с войсками Британии; они считали ее изобретением трапперов и индейцев. Казалось, что на море она неприменима, ибо боевые корабли европейских флотов обстреливали врага из орудий и редко сходились борт о борт, но карибские пираты, мастера абордажей и внезапных десантов, доказали иное. Фактически они являлись морской пехотой, лучшей в мире, так как других прецедентов не было – и не будет еще долгие, долгие века. Ни «морских котиков», ни «зеленых беретов», ни иных бойцов, способных атаковать превосходящего числом противника и одержать над ним победу. Жестокость и хитрость, упорство и ярость, владение любым оружием, искусство драться на зыбкой палубе, высадиться на берег вплавь или на шлюпках, рубить и колоть, стрелять и бросать гранаты – все это было для них привычным, как и сознание того, что дерутся они не по приказу, не во славу короля, а как люди вольные, за добычу и собственную жизнь. Это делало их непобедимыми, как в Вест-Индии, так и в других морях. Хотя, конечно, магрибские пираты были противником вполне достойным.

– Ко-аа-бл! – долетело с мачты, где сидел Рик. – Ко-аа-бл на ист!

Серов встрепенулся, направил трубу на восток, поймал крохотные прутики мачт. Паруса и корпус судна были еще не видны, скрытые горизонтом, и оставалось неясным, то ли это двухмачтовый бриг, то ли пиратская шебека или торговая галера. Мачты дергались в поле видимости, то приближаясь, то отдаляясь – корабль шел галсами на север, к берегам Сицилии. Купеческая лоханка? – подумал Серов, не опуская трубы.

Минут через десять он понял, что ошибается. Две мачты с латинскими парусами, узкий корпус, пушки на палубе и прорези для весел в темном борту… Несомненно, то была пиратская шебека. Высокий корпус и мачты «Ворона» на ней уже заметили, но двигался пират по-прежнему неторопливо, словно хотел намекнуть: не трогай меня, и я тебя не трону. Причина такой беззаботности скоро выяснилась – за первой шебекой шли еще две. Втроем они могли напасть на боевой корабль, рассчитывая прорваться сквозь огонь бортовых батарей. Видимо, «Дрозд» и «Дятел», плывшие вслед за «Вороном» и сидевшие низко в воде, были пиратам еще не видны.

Три шебеки, подумал Серов, чувствуя, как пресеклось дыхание. У Карамана тоже три… по крайней мере, столько вышло из Эс-Сувейры… эти идут с юга на север – может, от тунисских берегов, а может, с Джербы… И их тоже три!