Андрей Марченко - Революционная сага

— Пост придворного мага мне совершенно не нужен… Но хотя да, должен признать, какая-то правда в ваших словах есть. Пожалуй, мы возьмем их за основу.

«Мы», «возьмем»… — все эти слова подействовали на Костылев успокаивающе. Проскользнула нотка гордости: надо же какой он, Афанасий, умный. Все ловит просто на лету.

— Впрочем, — продолжил маг, — давайте поговорим о делах.

— О делах? — удивился Афанасий.

А о чем же они говорили только что?..

— Сегодня утром нас окружили. — Продолжил Лехто.

— Кто? Сколько?..

Ну вот… А так хорошо день начинался.

— Кажется красные, силами от батальона до двух. Думаю, около полудня пойдут на приступ. Потому я отдал распоряжения где-то к десяти готовиться к прорыву

Афанасий немного опешил: если колдун отдает в его сотне распоряжения, тогда какой из него, из Костылева царь?

Лехто, похоже, угадал мысли Афанасия:

— Да полно вам! Я просто не стал вас будить, беспокоить, сочтя, что вы заняты вопросами глобального планирования.

На столе рядом с жестянкой каши, куском хлеба в треноге стоял еще неубранный хрустальный шар.

Лехто щелкнул пальцами — внутри хрусталя поплыли картины: их село со стороны. Люди с винтовками, в дрянном обмундировании. Звезды на фуражках… Мелькнул пулемет… Вот человек отчего-то в солдатской шинели смотрит в бинокль, рядом с ним другой, одетый в кожанку.

— Воевать надо по-суворовски, не числом, а умением. Тем паче… — хохотнул Клим Чугункин. — что численное превосходство у нас имеется.

— Ну и где вы видите численное превосходство? — печально спросил Аристархов.

При этом он смотрел в свой трофейный цейсовский бинокль. Глядел комбат в ту сторону, где вероятно, находился противник, но Чугункину показалось, что его собеседник вопрошает: где это самое преимущество? Где, я вас спрашиваю? В бинокль его рассмотреть не могу!

И сказано это было так спокойно, что Чугункин смутился:

— Ну как же… Вы же сами говорили, что у нас семьсот штыков… А у противника — полторы сотни…

— Полторы сотни конных, да две тачанки… А конный пешему, знаете ли, не товарищ. У них, можно сказать, классовое неравенство. К тому же, что фронт окружающего всегда длинней фронта окруженного.

На это Чугункин не нашел, что сказать. Все же военным специалистом он не был. А вот комбат Аристархов служил еще в царской армии, прошел если не всю Империалистическую, то значительную ее часть.

А он, Чугункин…

— Суворов вообще оказывает дурное влияние на командиров и солдат. — продолжал Аристархов. — Чего стоит его идиотское выражение насчет дуры-пули и молодца-штыка. Попробуй повоевать нынче штыком — много побегаешь? Я так думаю, что до первого исправного пулемета.

— Ну тогда были другие условия ведения войны…

— Ничего подобного. Вы, кстати, не слышали про то, как убили адмирала Нельсона? Жили они, кстати, с Суворовым в одно время… Будто бы адмирал во время битвы прохаживал по своему кораблю, а какой-то солдат, не читавший генералиссимуса Суворова, но достаточно меткий, опознал Нельсона по ордену и всадил в него пулю. А через пятьдесят лет точно так же застрелили Нахимова. Он пулям, знаете ли, не хотел кланяться. А тут еще мундир с золотыми эполетами — для хорошего стрелка лучше мишени не придумаешь. Отсюда вывод нумер два: если не хочешь попасть на прицел какой-то деревенщины, не читавшей умных книжек — не выделяйся. Лучшая форма командира та, которая не отличается от формы рядового.

Чугункин замолчал в растерянности: казалось, что Суворов вполне благонадежный легендарный командир, сродни богатырям былинным. Возможно, за критику светлого образа, Аристархова следовало бы заподозрить в инакомыслии. Однако, последний тезис об униформе, как нельзя лучше соответствовал приказу об отмене знаков различий и званий.

Появился денщик Аристархова. Конечно же, после революции он перестал быть номинально прислугой офицера. Но, тем не менее, свои старые обязанности выполнял прилежно. Чугункин, было, думал сделать выговор военспецу, но денщик быстро пришел к выводу, что комиссар — тоже начальство, и стал прислуживать и Климу.

И комиссар довольно скоро проникся скромным обаянием буржуазии. Оказалось, что денщик чай готовит вкусный, одежку стирает чище, штопает лучше. Ну и в самом деле — каждый должен заниматься тем, что у него лучше получается, в чем есть необходимость. Ведь никто не требует, дабы денщик готовил лекции о международном положении, следил за моральным состоянием доверенной части.

Попивая чаек, Аристархов думал о предстоящем бое, и, по его мнению, разговор о Суворове был закончен. Но иначе считал Чугункин — пока он тянул кипяток, придумывал аргументы. В конце-концов он — комиссар. Негоже так просто сдаваться:

— Он не потерпел ни одного поражения… — наконец заметил Клим.

— …Поскольку знал, когда надо отступать. Это да, этого у него не отнять. Ведь знаменитый переход через Альпы — просто выход из окружения. Иначе бы он столкнулся с закаленной французской армией. Да и какие его победы? Ну подавил польское восстание, разбил плохо обученных турок, и еще худших вояк Емельяна Пугачева… Кстати… Выходит он вообще реакционер и каратель… Боролся с народными выступлениями…

Этот довод вовсе выбил из колеи Чугункин подавился чаем, и Аристархову пришлось похлопать комиссара по спине. Не то, чтоб помочь продышаться, не то чтоб успокоить:

— Ничего. Историки будущего подкорректируют прошлое… Исходя из революционной необходимости…

Говорил это тихо и спокойно, так что его никто кроме Клима и не слышал. Звучало так, словно военспец извинялся за причиненное неудобство и успокаивал.

Но Клим все равно обиделся. Ему показалось, что комбат просто смеется над ним. Но что комиссар мог с ним сделать. Даже если это и было скрытое оскорбление, то призвать в свидетели Чугункину было некого.

Клим напустил на себя строгость и серьезность. Дескать, он, комиссар, выше всей это демагогии военспеца.

И действительно, Чугункин заговорил совсем другим тоном:

— Товарищ военный специалист! Изложите, пожалуйста, диспозицию.

Комбат потер бороду:

— А что тут излагать. Все просто до безобразия. Деревня, из нее две дороги. Одна из дорог ведет на лесопилку, другую мы сейчас оседлали. Если они уйдут в лес, то тем лучше — выбраться на конях они оттуда не смогут. Останется только прочесать лес.

Дорога из деревни шла меж двумя холмами. Как раз на одном они сейчас и находились. Чугункин осмотрелся, прищурив глаза: поля перед собой, дорогу, деревушку в ее завершении. Выглядело так, словно будущее поле боя он видел первый раз в жизни.

— А если они постараются обойти нас полем? — спросил комиссар.