Шломо Вульф - Из зимы в лето

Что было дальше, Юля давно знала по объяснениям отца. Разгромленные было арабы словно обезумели от радости, что их могучие враги передрались… Арабы стали одерживать верх над всеми евреями, правыми и левыми. Мировое сообщество выжидало точно так же, как в сороковые годы, когда евреев сжигали люди Адольфа Эйхмана.

«Антисемитам вообще не нужна команда убивать евреев, им не надо даже разрешать, им надо просто не запрещать . Так было в Царской России, так случи-лось и на Земле Израиля… Советы риторически выступили против геноцида евреев. Официальный Запад просто промолчал…» — горько заключил Дани. «А арабы? Вы и ваши сподвижники ведь не сделали им ничего плохого, наоборот, боролись за их права?..» « А что плохого сделали вы лично этим… которых вы даже после всего этого кошмара назвали «молодыми людьми»? Нет, Джулия, палестинцы не стали на нашу сторону в нашей войне с правыми. Это мы по наивности думали, что повторится война Севера и Юга в США , когда негры массой вступали в армию северян против конфедератов. Арабы не стали играть роль негров, за которых мы их принимали… Они, как я поздно понял, стали играть свою роль — роль арабов! Они как-то сразу и вдруг стали беспощадно убивать всех евреев по всему Израилю.» «А почему промолчал Запад?» «Рейган решил, что мы снюхались с коммунистами, тем более, что мы, левые, воевали с «Интернационалом» и под красным знаменем и уже побеждали правых, когда началось арабское восстание. Будь евреи едины, как в в прошлых войнах, мы бы легко справились не только с палестинскими погромщиками, но и с вторгшимися к нам недобитыми арабскими армиями. Но мы еще не остыли от боев друг с другом, мы еще страстно обсуждали никчемность нашего неприлично правого премьера с его «панской манией величия» и «польской ментальностью». А тут начались погромы по всем городам, где «израильские арабы» десятилетиями жили с нами добрыми соседями. И массой хлынули на нас с ножами уже не блокированные было в Бейруте палестинские партизаны, а именно «мирные» палестинцы. Когда в Израиль вторглись сирийские, египетские и иракские танки, страна была уже деморализована гражданской войной, парализована умелыми диверсиями на наших автострадах и отравленными или отрезанными источниками воды. Как только мы осознали, что творится, нам оставалось только быстро научиться убивать палачей , убивать не раздумывая…»

«А ваша семья?» «Моя дорогая жена была на восьмом месяце… Она должна была, наконец, родить мне сына, — заплакал Дани, садясь на песок у ног тут же присевшей и зарыдавшей вместе с ним Юлии. — Представляете, мальчика, братика моим трем девочкам… Я так готовился к празднику брит-милы… Когда я вернулся домой с фронта, я даже не понял, чем заполнены все комнаты моей развороченной и разграбленной квартиры, я даже не опознал во всем ЭТОМ фрагменты человеческих тел… Я не мог даже похоронить их… моих дорогих, таких добрых, образованных и разумных папу с мамой, моих девочек, мою Юдит с моим мальчиком еще без имени… Они сожгли папу и маму вот так же — на костре из нашей домашней библиотеки. Там была знаменитая монография Йони Коэна, моего отца, «Мир прорастает только на ниве доверия» — об истории арабо-еврейских добрых отношений — настольная книга наших левых, переведенная на все языки, включая арабский… Те, кто убивали папу, знали, кого они режут, но только смеялись над его заблуждениями! Мне тоже оставалось только одно — УБИВАТЬ… Как ни странно, оказалось, что я и это умею делать лучше других. Но было поздно. Надо было не допускать катастрофы, а не бороться с ее последствиями. Надо было противостоять врагам решительно и жестко тогда, когда у нас еще была армия, а у них — не было… А не считать наших палестинцев обитателями хижины дяди Тома, неразумными и ущемленными судьбой «молодыми людьми»!.. Они же были совершенно свободны от мук совести в отношении нас, как те, кто горит сейчас на костре из их мотоциклов. Ни о какой конфедерации в Палестине, ни на каких условиях они и говорить не хотели, обезумев от крови и безнаказанных убийств. У них были на лбу повязки, даже у детей, с надписью на арабском «Убей еврея!» И на повязку они кровью наносили полоски — по числу жертв — любого пола и возраста. Я видел, как они стреляли из огнеметов по женщинам и детям, согнанным со всего города на берег, где даже нельзя было зайти в воду из-за прибоя и острых камней. Стреляли войска из всех стран — даже из Пакистана и Афганистана, даже из Ирана и Ливии. А нас и до войны было всего три миллиона, включая сотни тысяч способных только молиться мужчин, наших бесчисленных ироничных и амбициозных стариков и старушек, наших умненьких, раскованных и балованных детей, наших нежных и беззащитных, как вы, Джулия, прекрасных девушек, с которым делали то же, что делали и собирались сделать ваши фанатики…» «Но вы же эвакуировались?» «Это была не эвакуация… Это было паническое бегство — трансфер евреев по-арабски… Порт был разрушен дотла, город пылал, горели пришедшие за нами суда на рейде. И не было НИ ОДНОГО военного корабля, кроме нескольких наших, уже левых и правых вместе… Но что они могли сделать против всех арабских флотов и армий?.. Потом, когда нас почти не осталось, мы увидели с горы, где держали круговую оборону еврейских кварталов, две эскадры. Это подошли одновременно корабли Шестого флота США и вашего Черноморского флота. Они своими пушками и самолетами помогли нам хотя бы оставить этот ад…»

«А как вам удалось уцелеть, Дани?» «Я и мои товарищи не позволили нас убить! Мы убивали так, как им и не снилось в прошлых войнах… Мы слишком долго были преступно добрыми… За три недели я превратился из кабинетного ученого в профессионального убийцу, Джулия. Умелого и беспощадного!» «Да уж, — глаза Юлии засияли. — Двух таких могучих монстров, каждый как два Дани, за полминуты! Дани, вы — настоящий герой! И действительно умелый! Надо же, сначала разгромить их мотоциклы!» «Это вышло случайно, — заметил Дани. — При такой жаре бензин, как правило, не взрывается даже от искры, попавшей в проломленный бак. Это только в кино машины и мотоциклы вспыхивают от любой пули…» «Неважно! Ведь надо же было сообразить, что они просто потеряют разум уже от самого факта нападения не на них, а на мотоциклы — самую любимую часть их существа, их смертельное оружие… Я так рада, что вас встретила! Хотите, поедемьте ко мне…» «С огромным удовольствием, Джулия, но только… домой вам надо вернуться как можно позже. Кто-то мог видеть, что вы пошли одна загорать, и заподозрить, что именно вы были на месте событий…» «Ну и что же? Я свидетельница и пострадавшая. У меня ягодицы… Мне-то чего бояться?» «Джулия! Никакие бандиты в мире не могут так нагло совершать подряд столько убийств без могущественного покровительства! Они не зря никого и ничего не боялись… Как наши арабы, которые десятилетиями убивали евреев, а их весь мир считал пострадавшей в нашем конфликте стороной. Нас с вами тоже запросто сделают виновниками и убийцами. Особенно меня, как иммигранта. А пока попробую-ка я хотя бы издали оценить ситуацию.»