Татьяна Апраксина - Изыде конь рыжь...

После похорон она слегла с горячкой: усталость, сиротство накинулись, почуяв беззащитность Анны. За пять лет от семьи никого не осталось. Бабушка и сестра умерли от желтухи, мать - от пневмонии, брат погиб на фронте, мужа сестры убили, заподозрив в нем переносчика заразы. Анна осталась вдвоем с отцом. На год. Казалось, жизнь налаживается, не будет больше лупить по Павловским. Потом пришел май. А двадцать второго мая вернулся из Москвы Владимир.

Анна собрала тарелки, вернулась с чайником. Воду теперь лишний раз не грели, чтобы не тратить керосин. Горячий эрзац-кофе, чистый цикорий, к ужину - и до утра все. Владимир поймал ее за талию, когда Анна расставляла чашки, хозяйским жестом потрепал по боку, по груди. Сердце стукнулось о ребра, кипяток едва не полился мимо.

- Ты наконец-то поправилась. - Кажется, это был комплимент.

- С тобой поправишься, - посмеялась.

Подумала - сказать, не сказать. Решила пока подождать.

Снилась война. Не бой, а передышка. Снилась масляная, радужная вода, искры от электрических "занавесок", тяжелый гул сверху. Других звуков не было. И ощущение гнилой, расползающейся ткани под руками. Пока дрались, пока собирались и чинились на переформировании, оно отпускало. Но как только дел становилось чуть меньше, чем времени, накатывало снова - запах плесени, разлезающиеся по сторонам нитки основы и утка. Тогда Зайцеву думалось, что дело в самой войне - бессмысленной и бестолковой, будто Первая мировая оказалась той самой царевной из сказки. Уснула в 1916, уколовшись испанкой, как веретеном, а потом пришла какая-то коронованная сволочь и разбудила на том же месте... те же Балканы, те же проливы, те же амбиции - и то же верховное командование, будто не понимающее, что за сто лет технического прогресса изменилось все, включая войну. Германское, впрочем, понимало. Это ему не помогло.

Потом, когда встал из мрака с перстами шафранными возбудитель Эболы-Кравца, в просторечии - "желтуха", и мир действительно пополз, как старое одеяло, и Россия вместе с ним, ощущение начало казаться пророческим - и оттого особенно неприятным.

Оно догоняло теперь везде. Задремал в машине рядом с водителем - и опять видишь, как прожектора шарят по небу...

Эк... челюсти с сильным щелканьем встретились, клацнули зубы, штабс-капитан распахнул глаза - не прожектора, а фары дальнего света ловят впереди, в снегу, дорогу - до рассвета еще час. Командир - по службе и по заговору, подполковник Ульянов, Илья Николаевич, "тунгус и друг степей калмык", слегка дергает подбородком - глядит он вперед, туда, где снег...

- Вам, кажется, что-то не то привиделось, Иван Петрович, - говорит он.

Распекать подчиненного при посторонних, тем паче при штатских - последнее дело. Только потому Зайцев и остался цел и невредим. Нехорошо дезинформировать начальство. Штабс-капитан достаточно ярко описал посредника, и подполковник Ульянов приготовился к беседе одного сорта, а из кабины тупомордого крытого грузовичка вылез молодчик совершенно иного рода. Долговязый, без головного убора, со щегольской короткой стрижкой, в длинном пальто нараспашку, под пальто - свитер грубой вязки с высоким воротом, ковбойские штаны и тяжелые ботинки. Выглядело это так, словно обещанные инопланетяне высадили посреди дороги горного инженера прямиком из Североамериканских Соединенных Штатов, довоенных, естественно. По дороге подвергнув мистера американца химической чистке и паровой глажке. По трескучему морозу запах чистящего средства расползался длинными колючими лучами.

Проходимец - так сразу определил его Ульянов, - спесиво, фальшиво, по-чужому улыбался и был опасен.

- Добрый день! - каркнул весело. - Пойдемте, посмотрите. Впрочем, ваш коллега наверняка захочет отъехать, испытать.

"Наверняка захочет", - хороший оборот, когда речь идет о военных.

- Добрый день, - Ульянов добавил бы "господин директор", мы ведь тоже не лыком шиты, да преимущества ради возможности пофорсить только такие как он сдают. - Спасибо, сначала мы посмотрим.

С преимуществами, впрочем, выходило так на так. На зимней полевой форме Ульянова не было знаков различия, а обратился щеголь к нему, как к старшему. Значит, наслышаны друг о друге. Ульянов только не ожидал, что пресловутый "двадцатичетырехлетний профессор" окажется именно таким, как о нем и говорили, но в десять раз выразительнее. Киногероем, чтоб его. Блистал в свете фар, как перед софитами, и хоть бы аккуратно уложенная прическа по дороге растрепалась - нет, лежала волосок к волоску. Тыловой зайчик.

Полез в кузов, услужливо распаковал коробку. Руки, как у богемной красотки или шулера - гладкие, быстрые и ловкие. Заказанное изделие вышло на треть меньше, чем Ульянов ожидал, даже на вид казалось вдвое легче - если только неведомый умелец не налил в корпус свинца, - и притом выглядело прочным, надежным, родным, как пистолет.

В руках коммуникатор хуже не стал. Панель организована неплохо, впрочем, это мы еще посмотрим и обкатаем. Подполковник кивнул Зайцеву. Разъехаться и проверить в разных режимах.

Когда штабс-капитан вернулся к полковой машине, подполковник подавил отвращение и повернулся к щеголю.

- Ваш представитель согласился слишком быстро и запросил слишком мало. Я вас слушаю.

- Вы готовите военный переворот в городе и области, - без паузы отозвался Рыжий. - У вас ничего не получится.

Очень легко было пристрелить эту гадину. Может быть, не так легко и просто, как в синематографе, учитывая, что руку прохвост держал в кармане, еще пять минут назад слишком оттянутом для перчатки или даже кастета. Но тыловой зайчик ухитрился скакнуть подполковнику ровно на больную мозоль. Гладкие в расчетах планы, которые оборачивались кровавой кашей, блистательные абстракции, становившиеся горами мертвечины, были его кошмаром. Слабостью, дурацким поводом для паники, трусливого полупаралича. Начнешь суетиться - и не сдвинешься с места. Страшно. Страшно погубить людей по ошибке, по своей глупости...

- Докажите эту... теорему, - облизывая растрескавшиеся губы, сказал Ульянов. Надеялся, что вышло спокойно и не без иронии.

- Генерал-майор Парфенов давит на губернатора, требуя ввести чрезвычайное положение. У него есть горючее. Он просто не хочет расходовать его попусту. Две трети его бронепарка может быть введено в действие... быстро. Я не могу сказать вам, насколько. Я человек невоенный, а таких источников у меня нет, и я не рисковал их заводить. Вы сильнее, но крови будет много, и вам придется потом удерживать власть тем, что останется. И подчинять область силой, потому что ваших союзников в тех же Тихвине и Луге не хватит... а им еще своих горожан кормить. А вы, взяв Питер, дадите всем понять, что собираетесь сохранять город в ущерб области.