Энн Бенсон - Дневник черной смерти

— По этим меткам я узнаю тебя, если когда-нибудь снова встречу во владениях его величества, — сказал Шандос. — А теперь убирайся, пока я не передумал.

Бедняга неистово заколотил пятками бока мула, тот рванул с места и исчез в густом лесу, который так манил к себе Кэт. Чувствуя, как сердце переполняет зависть, она проследила за ним взглядом. Когда человек скрылся за деревьями, она посмотрела на Шандоса, сидящего на коне с бесстрастным выражением лица.

«И это мой единственный союзник кроме Чосера», — подумала она, глядя, как он разворачивает коня.

Когда с едой было покончено, монахини поднялись из-за стола первыми и начали уносить пустые тарелки.

— Ну, Гильом, неплохо, правда?

— Да, дедушка.

Мальчик потер глаза.

— Наверное, ты очень устал. День был долгий.

— Да, дедушка, — снова прозвучало в ответ.

— Что-то ты со всем соглашаешься.

— Да…

Мальчик замолчал, улыбнувшись тому, что повторяет одно и то же.

— Давай-ка поищем местечко, где преклонить голову.

Они встали и покинули зал вслед за остальными. Во главе процессии шел монах. Он нес в высоко поднятой руке факел, и в его свете Алехандро заметил в одном из узких темных коридоров аббатства идущую навстречу монахиню. Обеими руками она несла чашу с горячей водой, над которой поднимался пар, а под мышкой сжимала кусок белой ткани, возможно, полотенце, с торчащим из него кружевом.

Она тяжело протопала мимо, ни на кого не глядя, и в конце концов остановилась у какой-то двери и постучала. Послышался приглушенный ответ. Одной рукой придерживая чашу у бедра, другой монахиня открыла дверь и шмыгнула в ярко освещенную комнату. Алехандро услышал, как она сказала:

— Вот ваш кипяток, мадемуазель.

Алехандро резко остановился; они с мальчиком шли последними, так что никто этого не заметил. Гильом тоже остановился, но Алехандро похлопал его по плечу со словами:

— Иди дальше, малыш, я вскоре догоню тебя.

Гильом послушался, хотя с явной неохотой, и все время оглядывался на дедушку. Алехандро замер, прислушиваясь к разговору за дверью. Две женщины — одна монашка, которую он видел, и другая, неизвестная, с чистым, приятным голосом, — обсуждали всякие женские проблемы. Он подумал, что, может, более молодой голос принадлежит послушнице, которая готовится вступить в орден.

«Как странно, — мелькнула мысль, — что они приносят свою юную жизнь в жертву служению, а ведь могли бы рожать и растить детей!»

Он услышал звук льющейся воды; видимо, молодая женщина мылась. Эта мысль была ему приятна, и он улыбнулся.

Он прислушивался еще какое-то время, но без толку. Наконец вода перестала литься, и он подумал, что сейчас самое время потихоньку удалиться, поскольку монахиня, закончив свои дела, в любой момент может выйти и наткнуться на него.

Однако звук женских голосов действовал странно успокаивающе.

«Еще немного, — сказал он себе. — И если она откроет дверь, я сделаю вид, что просто прохожу мимо».

— Вот ваше полотенце, мадемуазель, — сказала монахиня.

— Спасибо. — Последовала пауза, во время которой молодая женщина, скорее всего, вытиралась. — Кружево просто замечательное. Очень похоже на дорожку на столе.

На цыпочках уходя прочь, Алехандро твердо знал, что еще до восхода солнца будет ждать у этой двери — чтобы посмотреть, кто оттуда выйдет.

Гильом еще крепко спал, когда утром Алехандро поднялся со своего тюфяка, в темноте нашел одежду, оделся и бесшумно вышел, не разбудив никого. Кем бы ни была женщина в той комнате, рассудил он, она тоже поднимется рано, если ей есть что скрывать. Он прошептал молитву, чтобы не наткнуться ни на кого в этот час, и быстро пошел по коридорам и переходам.

В какой-то момент по дороге им завладело ощущение неловкости из-за того, что он вчера подслушивал. В конце концов, какое ему дело до того, что какой-то леди захотелось помыться? Это здоровое желание, которое он всячески приветствовал, в особенности когда дело касалось неопрятных французов. Испытывая потребность успокоить совесть, он говорил себе, что, возможно, назревает какой-то заговор, что в поведении охранников ощущается некое двуличие и что ради благополучного завершения их путешествия необходимо поставить в известность обо всем этом де Шальяка. Если Алехандро и впрямь обнаружит что-то предосудительное, он найдет способ еще до начала очередного дня пути отозвать своего бывшего наставника в сторону и сообщить ему о том, что разведал.

Внутри послышались звуки движения. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем дверь начала открываться. Отойдя на несколько шагов, Алехандро прижался спиной к холодной стене и замер, во все глаза глядя, как в коридоре появился… тот самый невысокий худощавый солдат!

— Боже милостивый! — воскликнул Алехандро. — Вы… женщина!

Она с удивительной силой схватила его за руку, втащила в комнату, закрыла дверь и повернулась к нему.

— А вы, сэр, еврей, — заявила она на безупречном французском.

На мгновение он утратил дар речи.

— Откуда вам это известно?

— Как вы разгадали, что я женщина?

— Я… Я шпионил за вами вчера вечером, приложив ухо к двери, когда вы мылись. И слышал ваш разговор с монахиней.

— Не понимаю… зачем вам это понадобилось?

— Я думал, что вы…

Он не мог заставить себя произнести «английский шпион», так велико было облегчение обнаружить, что, судя по ее речи, это не так.

— Дорожка на столе, — продолжал он. — Ваше восхищение кружевами пробудило во мне подозрение. Я подумал, вы просто из тех мужчин, которые любят все изящное… знаю, их немало… но это как-то не вязалось с вашим обликом.

— Вы очень сообразительны. Впредь буду осторожнее выражать свое восхищение.

Он сделал шаг вперед.

— Я хотел бы получить объяснение насчет того, что вы говорили обо мне.

— Отец Ги рассказал мне.

Пристально всматриваясь в ее лицо, он пытался понять, о ком речь. В сердце зародилось сильнейшее беспокойство; может, какой-то охранник знает, кто он такой, и рассказал об этом одному из братьев? Конечно, английский король готов заплатить приличную сумму за эти сведения.

— Я так понимаю, вы имеете в виду кого-то из здешних братьев, — сказал Алехандро. — Но как он мог…

— Нет. Отец Ги. Ваш учитель.

— Отец Ги? — Алехандро замолчал, в полном ошеломлении. — Вы же не имеете в виду Ги де Шальяка?

— Именно его я и имею в виду.

— Но он не священник. Мне это совершенно точно известно.

— Сейчас нет, но когда-то был им. Как иначе, по-вашему, между ним и святым отцом могли возникнуть такие близкие отношения?

Алехандро помолчал, переваривая эту поразительную информацию.

— А разве не потому, что он лучший лекарь Европы?