Abigail Blanche - Убить Тома Круза

Элеонор обняла его и немного откинулась назад, кокетливо уклоняясь от поцелуев:

-Почему ты не предупредил, что будешь в Вене?

- И что бы это изменило? - он прижал ее к стене, лишив простора для маневра, и теперь, когда его ласки достигали цели, принялся расстегивать ей блузку, - если только у тебя не появился еще один любовник...

- Дурачок, - игриво засмеялась она, вывернулась из его объятий и потянула за собой в спальню.

Он смог объяснить ей, почему пришел без звонка, немного позже. Элеонор слушала его рассказ внимательно, не перебивая и не задавая вопросов, и только в самом конце, когда ему уже нечего было добавить, кроме предложения сейчас же уехать вместе с ним из города, поднялась на подушках, натянула одеяло до самого подбородка, обхватила колени руками и тихо, но твердо сказала:

- Я не могу, - и повторила еще раз, теперь уже громче, - я не могу так поступить с бедным Генрихом...

- Сейчас ты поступаешь с ним гораздо хуже, - Рихарда неприятно задело, что в ситуации, когда опасность угрожала ему, она вдруг забеспокоилась о муже, - В конце концов, если твой никчемный Генрих терпит такое отношение к себе уже шесть лет, значит, он его заслуживает.

- Я не могу, - упрямо произнесла она.

Рихард не пытался понять логику ее поведения - он просто настроился на поток ее мыслей, пытаясь уловить те чувства, под влиянием которых она отказывалась ехать с ним. С чувствами у Элеонор был полный сумбур. С одной стороны, она любила его и всем сердцем жаждала быть с ним. Но, в то же время, ее угнетало чувство вины, должно быть, перед мужем, он ощущал ее сомнения и, кажется, страх. Да, действительно, страх. Он не мог определить его природу и понять причину, но почувствовал его очень четко.

- Элеонор, - он тоже приподнялся на подушках и сел с ней рядом, легонько взял ее за подбородок, развернул лицом к себе и посмотрел в глаза. В них он не увидел ничего нового - все то же смятение чувств. - Элеонор, - повторил он, - должно быть, тебе страшно ломать всю свою жизнь, но сейчас наступил момент, чтобы ты смогла, наконец, решить, будем ли мы вместе. Я на этот вопрос для себя ответил уже давно, и сейчас все зависит от тебя. Я понимаю, что тебе страшно бежать в неизвестность, становиться спутницей дезертира, но поверь, у меня есть план, как почти без риска добраться до Рима. И как бы скептически ты ни относилась к тому, чем я занимаюсь, и собственно к моим способностям, я сумею тебя защитить в этом путешествии, а потом дядя позаботится, как переправить нас в более безопасное место.

Он почувствовал мощный эмоциональный всплеск - в нем переплелись боль, обида, раздражение:

- Твой дядя - последний человек, у которого я попрошу помощи, - зло бросила она, резко поднялась с кровати, набросила на себя расшитый китайскими драконами шелковый халат и вышла из комнаты.

Времени на уговоры больше не было. Рихард быстро оделся и отправился на ее поиски по довольно большой квартире. Он нашел ее в гостиной - она забилась в угол массивного кожаного дивана, сжалась в комок и спрятала лицо в колени. Плечи ее немного вздрагивали, но она не издавала ни звука - рыдать и истерично заламывать руки было не в ее привычках, и он вообще редко видел ее плачущей. Рихард сел рядом и принялся гладить ее немного растрепавшиеся волосы. Некоторое время она никак не реагировала, потом, наконец, подняла голову, посмотрела на него глазами, полными слез - именно такой он увидел ее в первый раз в этой же самой квартире весной 38-го - и с усилием выговорила:

- Я люблю тебя, мой мальчик, но не проси меня ехать с тобой. Я так поступаю, не потому что боюсь что-то менять в своей жизни, просто я не хочу стать для тебя обузой - и в твоем бегстве и в твоей судьбе.

Разумом Рихард понимал, что пришло время использовать парапсихологические методы убеждения, но так и не решился на это. Все-таки он любил ее все эти шесть лет, и потому сама мысль о подчинении ее воли показалась ему кощунственной и аморальной. Наверное, из-за высокого эмоционального напряжения он не вполне ясно запомнил дальнейшие события. Должно быть, он еще что-то ей говорил, продолжая гладить ее волосы, возможно, она тоже что-то ему отвечала в то время, как минутная стрелка неумолимо отсчитывала последние отведенные им мгновения.

- Не провожай меня, - он осторожно взял ее за запястье и поднес руку к губам. Потом поднялся, не оборачиваясь, вышел из квартиры и с ожесточением захлопнул за собой дверь в прошлую жизнь.

В предрассветных сумерках Рихард пересек пустынную в этот ранний час Пратерштрассе и только тогда оглянулся на знакомые окна в надежде, что она покажется в одном из них. Он подождал несколько минут, и постепенно надежда угасла, растворившись в холодном воздухе осеннего утра. Тогда он развернулся и пошел прочь. Сердце сдавливала щемящая боль, как будто в него воткнули что-то острое и поворачивали снова и снова.

По сути, ее отказ ехать с ним был предательством, которого он никак не ожидал от любимой, и с этим ударом судьбы справляться было гораздо труднее, чем с последствиями драматической встречи с Гитлером. И эту женщину он хотел видеть своей женой, ради нее он пожертвовал карьерой и едва не испортил отношения с единственным родным человеком! Выходит, дядя Ганс был прав на ее счет с самого начала.

Сзади раздался звонок первого трамвая - город постепенно просыпался, и улицы начинали оживать. Рихард махнул рукой вагоновожатому, и когда тот притормозил, вскочил на подножку. Через четверть часа он был на Южном вокзале. Он не знал, надолго ли покидает родной город, но надеялся, что навсегда оставляет в нем свою неправедную любовь.

25 марта 1944 года

Представительство министерства

по делам колоний Британской империи

Катманду, Непал

Алистер Форсайт с детства твердо знал, кем он станет, когда вырастет: конечно же, чиновником министерства по делам колоний. В этом ведомстве служили его отец, и дед, и прадед. От Гонконга до Гибралтара, от Австралии до Танзании - везде стояли Форсайты на защите интересов Британской империи. После частной школы Алистер поступил в Оксфорд, откуда пришел на работу в министерство и получил свое первое назначение в Малакку. После Малайзии он успел поработать в Бирме и Индии, а потом вместе с очередным повышением по службе был переведен в одну из жемчужин Британской империи - богатый, сытый и благополучный Сингапур. Такое назначение для многих его коллег оставалось несбыточной мечтой, но Алистер считался везунчиком. Жаль только, что японцы этого не знали, и потому весьма некстати развязали войну на Тихом океане.

Через несколько месяцев Сингапур пал. Алистер покидал город на одном из последних фрегатов ВМС Его Величества - вместе с несколькими знакомыми чиновниками он стоял на корме и смотрел на уходивший в небытие японской оккупации город. Джентльмены с достоинством курили сигары, с презрением игнорировали приказ покинуть палубу и с неизменным британским спокойствием комментировали бездарные действия военных. В этот момент по корме ударил японский снаряд - двоих собеседников Алистера убило на месте, еще троих тяжело ранило. Алистер был везунчиком: его только контузило. В первый момент он даже не осознал, что собственно произошло - он поискал место, куда положить недокуренную сигару, и не найдя такого, просто выбросил ее за борт, потом развернулся и, аккуратно - чтобы не испачкать светлые брюки - перешагивая через трупы и неприглядное кровавое месиво, покинул палубу. Он не помнил, как фрегат вышел из-под обстрела японской артиллерии - все это время он старательно оттирал пятна крови со светлого пиджака.