Анатолий Гончар - ХМАРА

Распаренный, слегка сонный и донельзя довольный я вылез из пенистых вод и тут же оказался под тугими струями ароматного душа. Смыв последние остатки пены, теплый "дождь" прекратился так же внезапно, как и начался, а в воздухе появилась приятная свежесть, насыщенная ароматами маттиолы. Смахнув пятерней стекающие по лицу капли, я поднял взгляд и раскрыл рот от удивления: прямо перед носом на изящных плечиках висели мои шмотки. Тщательно отстиранные и аккуратно выглаженные, они казались только что купленными. От недавних царапин, потертостей и обширных засаленных пятен не осталось и следа. Не став загоняться по поводу, как они здесь появилась, я, обтершись насухо большим махровым полотенцем с изображением розовых не то собачек, не то кошечек, с удовольствием облачился в эти ставшие уже привычными одежды и взялся за дверную ручку. От мягкого, эластичного материала рубашки пахло вечерней свежестью и почему-то только что сорванной мятой.

Отец Клементий, появившийся из ванной минутой позже меня, довольно отдувался. Святая благость, казалось, так и сочилась из его разгоряченного тела, а лысина на макушке лоснилась и блестела словно святой нимб. Спускавшаяся до пят ряса была тщательно выстирана, выглажена и аккуратно заштопана, но над его одеждами Яга перенапрягаться не стала - на толстом сукне сутаны явственно виднелись следы времени.

Батюшка стряхнул повисшую на бороде каплю, расправил плечи, выпятил грудь, поправил на груди крест, широко перекрестился и решительно шагнул к столу, за которым восседала наша хозяйка, разливавшая по огромным расписным чашкам исходящий паром борщ. Аромат, витающий по комнате, был столь аппетитен, что я тоже поспешил к застеленному белоснежной, шелковой скатертью столу. В самом центре оного, словно большой пузатый рыцарь, взгромоздился блестящий серебряный самовар, окруженный блюдцами и блюдечками, на которых лежали маленькие ложечки и стояли чайные чашечки. Немного обособленно, в деревянной хлебнице, выполненной в форме большого изогнувшегося сазана, расположилась горка подрумяненных баранок, напротив неё высилась высокая хрустальная ваза, наполненная красными яблочками, с другой стороны самовара в большой супнице, накрытой прозрачной крышкой из неизвестного мне материала, поблескивал жиром борщ, а в чугунке, поставленном на изящную, золотую подставочку, очень напоминающую корону (что наводило на определенные мысли), еще пыхтела пшенная каша. Все было красиво и элегантно. Я еще не приступил к еде, но мне почему-то подумалось, что все будет безумно вкусно, и я не ошибся.

Ели быстро и молча, совершенно забыв про этикет и правила приличия. Отец Клементий, отбросив все свои былые предрассудки и перестав поминутно молиться, наворачивал третью чашку борща. Я же, умяв свою порцию, принялся за кашу и, лишь наевшись досыта и приступив к чаепитию, нарушил дружное молчание, задав давно вертевшийся на языке вопрос, тем более что предмет моего интереса все время трепыхался под моим креслом.

-Вот Вы мне скажите, - это я Бабе-Яге, - они, - я ткнул пальцем вниз, - ковры-самолеты ,стало быть, всегда так дергаются?

-Да почитай завсегда, касатик, разве што иногда ночью затихают, да и то ненадолго.

-Так что ж, если их от гвоздей освободить, так они и улетят?

Тихоновна, по-видимому удивившись моему вопросу, подозрительно посмотрела в мою сторону: не шучу ли я, затем покачала головой ,дивясь моей необразованностью и, шумно вздохнув, ответила:

-Что ты, милый, нет конешно, будут из угла в угол мотаться, мешаться да суету наводить, пока лететь не прикажут. А без приказа ни-ни.

Мы поговорили еще немного о технических характеристиках ковров-самолетов: грузоподъемности, скорости, погодных условиях, пригодных для полетов... Из этого разговора я вынес для себя много нового и интересного, например: в дождь на коврах- самолетах летать можно, а в град нельзя, в жару - грузи хоть коня, а в мороз вообще не взлетит (вот отчего они оказывается больше на юге прижились, а на севере все больше печи, что по щучьему велению) и чем грознее окрик, тем ковер послушнее. Занятная, надо сказать, вещица. С ковра мы незаметно перешли на погоду, потом поговорили про виды на урожай. Когда чай закончился, уже вечерело, поблагодарив хозяйку за хлеб-соль, мы разошлись по своим спальным комнатам...

...Дорога, извиваясь подобно гигантскому питону, медленно уползает вверх. Мышцы мои мал - мала побаливают, но сейчас разомнёмся и всё будет в ажуре, с подошвами ступней хуже, болят и болеть не перестанут. Ничего, перетопчемся.

Секунды, минуты, часы плавно перетекают в версты за нашими спинами, усталость сковывает натруженные ноги, а оттянутые рюкзаками плечи противно ноют. Изнуренные переходом бойцы идут всё медленнее и медленнее. А время бежит и бежит. Солнышко, последними кровавыми лучами заливая вновь выползающие на небосклон тучи, медленно скатывается за горизонт, и сгущающийся сумрак с величественным спокойствием перетекает в ночную тьму, а мы всё топаем. Вот и место нашей трёхдневной засады. Жму руку остающемуся здесь Аясову, подгоняю своих бойцов, которые вслух завидуют остающимся, и чапаю дальше. Впереди еще два квадрата. Два квадрата- это всего лишь два километра. Всего лишь для тех, кто никогда не ходил по кручам подъемов и спусков, для тех, кому никогда не давили на плечи двухпудовые рюкзаки и тяжеленные разгрузки. Я понимаю бойцов, просящих привала и не желающих идти вперёд, я и сам устал, но я привык выполнять приказы. Темнеет, дойти засветло уже не удастся... Будь я один - я бы дошел...

-Пошли, пошли, - шепотом тороплю бойцов, но бесполезно. Бидыло, идущий где-то сзади, тоже что-то бурдит и... разрешает пятиминутный привал. Зря, после этого, так сказать, отдыха идти будет еще тяжелее. Группа садится, а я направляюсь к командору, что в тщётной попытке определить координаты нашего местонахождения, вошкается с джипиесом. На хрен они (координаты) нужны? Я и так знаю где нахожусь. Мои колени ноют не переставая, и на душе что-то паршиво. К чему бы это?

-Сергей, дай карту, - спрашиваю я, и тот, не отрываясь от экрана прибора, протягивает мне сложенную в несколько раз полуверстовку. Дорога на карте петляет из стороны в сторону, кажется, что это пьяный водитель промчался по целине, а дорожники, недолго думая, проложили путь по следам его машины.

-Мы здесь, - наш доблестный командир весьма приблизительно тыкает пальцем.

То, что мы где-то здесь, я и без него знаю. Важно не то, сколько метров и километров нам еще топать (по карте километраж видно прекрасно), а как. Попробуй угадай число подъемов и спусков что ждёт нас впереди, если на карте помечено далеко не всё. Внимательно вглядываюсь в извилистые контуры. Это надо запомнить: перекрёсток, а на полпути до него ручей, затем (за перекрёстком) поворот налево, один километр на север, потом на восток метров пятьсот по азимуту. Это если всё время двигаться по дороге, если же идти по лесу, то это другой азимут и другой разговор. Но мы пойдем по дороге. Опасней, но даже мне, тупоголовому прапорщику, понятно, что напрямую мы не дойдем, сдохнем.