Дмитрий Хван - Ангарский Сокол [СИ]

— Монеты есть на оплату? — спросил вдруг Матвей, поглядывая на меня.

— В достатке, — попытался я важно кивнуть.

— Всё одно — все монеты не держи в одном месте и не показывай враз. Жди тут, — ответил он и направил своего коня к высоким амбарам или складам, пойми тут разницу, что стояли несколько обособленно от иных.

Не было его примерно с час, а может и больше. Я уже присел на небольшой пригорок близ дороги, ожидая приказчика. Стрёкот кузнечиков, свежий ветерок да нежаркое, но приятно ласкающее кожу северное солнце уже заставляли меня искать местечко, чтобы прилечь. Сморило малость, да и только недавно поел. Я уже привязывал кобылу к деревцу, когда появился Матвей. Критически осмотрев мои потуги привязать животное, он заметил:

— Стреножил бы и делов…

Неопределённо показав рукою на стоящие у него за спиной склады, он продолжил:

— «Ягтунд» уходит не скоро, через пару седьмиц. Шкипер поведал, что он идёт до Оденсе. Ганс Йенсен, капитан «Хуртига», сказал, что уходит через два дня. Но он идёт до Кристиании, это небольшой городок близ крепости Акерсхус.

— Ясно. Матвей Степанович. Спасибо тебе за труды твои, возьми уж, не побрезгуй, — протянул я приказчику золотой ангарский червонец.

Матвей, казалось, узнал монетку, по крайней мере, мне так показалось.

— Видел уже такую? — спросил я его.

— Приходилось, — нахмурился приказчик. — Мне такую единожды поморы со Святицы давали за припасы. А опосля поморов тех и не видно стало, люди бают, что и деревня ихнея опустела. А они токмо мне товар свой и давали.

Ишь ты, что получается! Стало быть, начало банкротству купца Ложкина было положено нами? Занятно. А что Матвей, догадается?

— Так вы, стало быть, с ентого Ангарска и есть? — проговорил приказчик, пряча монету в складки одежды.

— Угадал, Матвей, — ответил я.

Он кивнул головой и принялся объяснять мне местные реалии. Поскольку Архангельск по сути единственный полноценный русский порт, то и таможенный погляд тут соответствующий. Просто так не уплыть, тем более на купце. И хотя грамотки у нас имеются, но доверить их проверку какому-нибудь местному поручику Крыкову покуда желания мало. Мало чего удумает ретивый таможенник, вычислив чужаков на торговом корабле?

— Или же ховаться крепко в трюме. Но опасно се, однако, — покачал головой приказчик.

— Так что же делать, Матвей Степанович? — воскликнул я.

А выход он завсегда есть. Если в бывшее наше время тотального контроля при желании, подкреплённом возможностями, всегда можно было решить любые вопросы, то что говорить о старине седой?

— Оформить в Посольском приказе выездную грамотку надо было. Так оно лучшей всего выходит, — отвечал приказчик. — Но можно сделать и так…

Оставшееся время до отплытия корабля капитана Йенсена морпехи и Белов гоняли нижегородцев по теории работы с оружием, включая и штыковой бой. Практику мы себе сейчас позволить не могли. Вокруг нас были тысячи людей, а местной ярмарке ещё только предстояло затихнуть в начале осени. Самое главное — быстро снаряжать и готовить оружие к немедленному бою, а равно как и заботиться о нём, ко дню отъезда мужики более-менее уже могли.

Тем временем, Матвей ходил к датчанину ещё раз, сговорившись с ним в цене нашего проезда. Всего на две дюжины человек с четырьмя ящиками груза и своими съестными запасами капитан запросил тридцать пять рублей серебром. В этом смысле наш вояж до будущего Осло обошёлся не столь обременительно для нашего бюджета, хотя Матвей утверждал, что датчанин заломил высокую цену.

Кстати, нам удалось, наконец, увидеть зазнобу Тимофея Кузьмина. Ну что мне сказать? Ладная девица, статная, разве что чутка полновата, но это скорее признак хорошего здоровья и достатка. Именно поэтому наши переселенцы с Руси поначалу шептались о немногочисленных женщин из экспедиции — мол, богатые, да худые, не иначе как хворые. Только со временем, когда переселенцы втягивались в ангарский социум, тогда они и замечали, что девушкам совершенно нет времени сидеть дома, да потихоньку заниматься рукоделием, женишка ожидаючи. Лишь старшие из крестьян, бывало с укором посмотрят на свою дочурку, с распущенными волосами, щеголяющую в мужских портах, доходящих лишь до колен, с исписанными и изрисованными листами бумаги подмышкой.

— Эвона, кровинушка-то наша совсем обусурманилась. Иной стала, яко же и княжьи ближнеи люди, — скажет крестьянин, на подобное непотребство взирая.

— Может и к лучшему се, — ответит ему жена. — Всё одно порядки Соколом, самим Христом нам даденным, установлены. Худа не будет.

В тот день едва рассвело, когда мы погрузились на телеги, окружным путём отправившись к беломорскому побережью выше двинских рукавов. Там мы должны были дождаться торговый корабль «Хуртиг», что по-нашему означает «Быстрый». Когда вышло солнышко, мы уже были на месте — на берегу близ устья небольшой речушки. Обещанный Матвеем коч уже стоял на якоре недалеко от берега. Завидев нас, с поморского кораблика к нам отправили две лодки. Погрузившись на коч, мы отошли немного мористее и встали на якорь, ожидая датчанина. Тот показался лишь ближе к обеду. Как только я его увидел, так у меня стало тоскливо на душе. Я не то, чтобы боялся покинуть родную землю и практически родную страну, но сейчас это мне показалось настолько серьёзным испытанием, насколько я смог себе вообразить. То, что поначалу казалось там — в Ангарии, чем-то вроде приключения, здесь становилось практически подвигом. Иначе я сказать бы не смог — мы отрывались от последней ниточки, что нас связывала с остальными товарищами. Стесняться громкости подобного определения я не желал. Круглобокий «Хуртиг» постепенно вырастая в размерах, приближался к нам. Якоря на датчанине были выброшены, а паруса свёрнуты. Ну всё, оглядываю мужичков с коча, как бы прощаясь Русью и сползаю в лодку — принимать первый ящик с карабинами и золотом. На море было лёгкое волнение, поэтому я переживал на ящики, может даже больше чем нужно. Ведь, утопи один — и всё, можно ехать обратно. Без тех же карабинов соваться в Европу просто опасно.

Резкий ветер щедро сыпал в лицо холодными солёными брызгами, но я не обращал на это никакого внимания — всё оно было приковано к зарывающемуся в воду носу лодки. Рука моя крепко держала ручку одного из ящиков, время от времени я на автомате проверял прочность и надёжность узлов привязанных к ней верёвок. В ящике находились карабины и часть золота. Наконец, вёсла гребцов стукнули о борт датского корабля, а сверху скинули две верёвочные лестницы. Белов и двое морпехов поднялись на палубу и принялись затягивать наверх первый ящик, я же страховал его снизу. Вскоре подошла и вторая лодка, я полез наверх, наблюдать за погрузкой на датчанина. Через некоторое время, когда все наши люди и груз были на палубе «Хуртига» из расступившейся толпы глазеющих на нас матросов вышел высокий и худющий человек. Я сразу же признал в нём капитана Ханса Йенсена, да кто же ещё это может быть, как не он?