Дмитрий Хван - Ангарский Сокол [СИ]

— А завтра будет поздно? — ответил Пётр, томимый съеденным и выпитым. — Местная кровавая гэбня постарается?

— Поздно, — кивнул он. — Стеречь нас будут до самого визита к царю, чтобы не шатались по городу, умов не смущали.

— Чьих умов? — удивился Карпинский.

— Мало ли чьих, боярских, дворянских, — пожал плечами Павел. — Ничего странного тут нет, обычная практика пресечения ненужных встреч.

Поздно вечером приказный голова вернулся из-за кремлёвских стен совершенно разбитым. Но и этой ночью Василию Михайловичу не пришлось спать до самого рассвета, пришлось ему встречаться с людишками нужными, для дела важного гожими. Проведши полдня на нервах, он рассказывал царю всё то, что было ему известно о державе ангарской и её обитателях. Говорил обо всём им прежде слышанным, да виденным. Казалось, ничего не ускользнуло от его уха или глаза. Ведь такова служба его — примечать всё то, что для отечества родного да государя, Богом даденного, цену имеет. А вышел он из палат царских, что мышь мокрая. Тяжко оно, с государем всероссийским речи вести, да вопросы его колкие, в самую суть бьющие, выслушивать. Пришлось для душевной и телесной поддержки после оного в баньке на славу попариться, да медку всласть напиться, ибо парилка отменная и разум просветляет и членам роздых и успокоенье даёт.

Вот и сидит Василий за столиком резным при свечном свете, гостей ждёт. А первый уж и на порог явился, проскользнув в приоткрытую ему холопом дверь рядом с воротами. Тихо в доме, дети да бабы спят давно, а мужики, кто на дворе, кто в доме, бдят — им спать не велено. Тишина такая, что таракан прошуршит под половицей — и то слышно. А тем временем, фигура в тёмных одеждах бесшумно скользила по лестнице, к кабинету боярскому. Там его уже дожидались. Василий Михайлович, выслушивая отчёт Парамона Хватова, дьяка своего же приказа, находился в немалом замешательстве. Как и предполагал приказной голова, в сундуках ангарцев было золото либо серебро. Дьяк, следуя его указаниям, все дни вился вокруг оных сундуков, тяжелы они были. Мужички вдвоём подымали их с усилием. А было тех ящиков у ангарцев девять штук, да два из них длиннее остальных.

— Узнал чего? — бросил Беклемишев вошедшему дьяку.

— Да, батюшка, Василий Михайлович. Ящики те снесли они в терем, стало быть, съезжать нынче не будут.

— Сейчас они чревоугодничают без памяти, тако же и холопья ихнеи, — сообщил Парамон.

— Стало быть, к обеду не подымутся. А утречком мои людишки будут там и ящики эти осмотрят, — подал голос боярин из посольского приказа, пришедший к Беклешимеву ранее, да ожидавший его в доме, покуда хозяин терема не вышел из бани.

— Я бы уже их отправил, — проговорил приказный голова.

— Пусть покудова стрельцы за ними погляд держат, — отвечал боярин и, обернувшись на дьяка, спросил того:

— Пьют ли вина али медку, да много ли?

— Пьют, батюшка, — кивнул дьяк. — И вина и медку пьют, песни уж пели, когда я уходил со двора.

— Хорошо, коли так. Завтречка проще работа будет, — боярин решительно поднялся с жалобно скрипнувшего резного стульчика. — Ну да пойду я. И ты, Василий Михайлович, ляг, отдохни, намаялся сегодня.

Грауль, подняв Карпинского из-за стола вместе с теми, кто должен был ночью покинуть постоялый двор, отвёл их в свою светлицу. Незадолго до этого Пётр заметил, что он продолжительное время переговаривался со старшим Микуличем. Точнее, больше слушал старого новгородца, кивая в такт его словам. Разместившись на лавках в углу комнаты ангарцы разного происхождения: и россияне-морпехи и беломорцы-переселенцы — два брата из Усолья, Божедар и Ладимир, ожидали напутственного слова от начальника ангарского посольства.

— Сначала я отдаю бумаги, — начал Павел, достав из своего рюкзака кожаный свёрток, хлопнув по нему ладонью, он продолжил:

— Там бумаги, удостоверяющие ваши полномочия, обозначающие ваши личности и дворянское происхождение некоторых из вас, а также письмо князя нашего датскому королю Кристиану. Ознакомьтесь, если есть желание. Позже Микулич вам всё подробно расскажет.

Карпинский протянул руку и, получив свёрток, принялся изучать бумаги. Вскоре ему удалось найти его собственное удостоверение личности. Там было написано: Petrus Karpinski, baron von Udinsk. Чёрт возьми, а ведь приятно почувствовать себя дворянином, подумал тогда Пётр.

— Надеюсь, звание наследственное? — спросил Карпинский Грауля, уже думая о потомках.

— Как справишься с заданием, Пётр, — слишком серьёзно ответил Павел.

Так, а из этого можно сделать вывод. Что-то у нас в Ангарии затевается. Никак создание элиты, о чём Петру несколько раз пытался сказать Кабаржицкий. Он намекал, что в постепенно растущем государстве, выходцев из будущего обязательно отметят дворянством. Наши трио управителей, Соколов, Радек и Смирнов, говорят, уже об этом договорились. Так сказать, поддержать на будущее потомков тех, кто появился одним весенним днём на берегу Байкала.

— Такой вот твой аусвайс, Пётр, — посмеивался Грауль, пока тот рассматривал лист плотной бумаги, с написанным на старонемецком языке текстом. Среди бумаг было и письмо к датскому королю, выполненное в готическом шрифте с узорной вязью по краям листа. Письма сваял, с некоторой помощью ангарцев, Иван Микулич, знавший этот язык.

— Что в нём написано? — посмотрел Капинский на Павла.

— Обычный для этого случая текст, — пожал плечами Грауль. — Податель сего является подданным князя Сокола, князя Ангарского, род свой ведущего от великих князей Киевских и так далее. Пыль в глаза.

— Может и прокатит, — хмыкнул новоявленный барон.

Всё же люди тут не настолько искушены в политической географии, а разных самозванцев там хоть пруд пруди. Бывало, они и на трон садились. Как тот хмырь, выдававший себя в Черногории за русского царя Петра Третьего, взял да и получил престол на Балканах. Так и правил шесть лет, причём недурно правил, реформы проводил. Народ в Далмации потянулся к нему, этим он навлёк на себя гнев Венеции и подписал себе смертный приговор.

— Как стрельцов пройдём, Павел? — спросил Карпинский, оторвавшись от бумаг.

То, что стрельцы ангарцев откровенно пасли, было видно, как Божий день. Вряд ли эти неразговорчивые бородачи рядом с ними только для того, чтобы сопровождать Петра и его товарищей своими угрюмыми взглядами из-под густых бровей, если бы нам вдруг вздумалось прогуляться по Москве. Устроились они в небольшой пристройке сбоку терема, сменяясь на отдых по шесть человек каждые несколько часов.

— Правильный вопрос задал, Пётр, — заметил Грауль и послал Божедара за Кабаржицким, что был у себя, в боковой светлице.