Алекс Кун - Броненосцы Петра Великого -ч.2 Посольства

Петр уверенно двинулся сдавать работу мастеру, а у меня появилась масса времени, спокойно посидеть и покурить, глядя на текущую мимо воду реки, торопящуюся в залив Эйсселмер.

Потянулись скучные дни, которые даже скрасить было нечем. Петр то же не был в восторге. Мастер, к которому он так стремился — был обычным ремесленником. Суда он строил по традициям, то есть никакой теории, одна заученная практика. Зато Петр нашел тут себе трактирщицу, которая скрасила его досуг. Для меня была единственная отдушина, походить на шверботе по каналам и заливу. Честно говоря, мечтал встретить Орла. Швербот вообще пользовался спросом, на нем и в Амстердам ходили, и Петр вывозил свою даму па природу.

Наконец, Петр решил, что ничего то он тут не почерпнет, и мы переехали в Амстердам, в котором давно уже были присмотрено жилье. Вот тут было уже интереснее. Нас встретил Николай Витссн, приезжавший в Россию к отцу Петра, и готовый оказывать Петру любую посильную помощь. Петр устроился на верфи Ост-Индской компании, пользуясь рекомендацией мастера из Саардама и по ходатайству Николая, после чего выпал из жизни практически до прибытия в Амстердам основного посольства. Тут, верфи были, уже солидные. Мастер учил Петра не только доски к шпангоутам пришивать, но и теории корабля. Однако, после наших уроков, Петр и тут оказался разочарован. Неплохую бомбу заложил под Голландию, подумал с удовлетворением.

Мастер верфи, зная, кто такой этот урядник, и видя, как он на глазах теряет интерес — предложили заложить новый фрегат, и Петр будет его строить с нуля и до спуска на воду. Что же, интерес Петра мастерам возродить удалось. Думаю, теперь государь на несколько месяцев потерян для общества.

Но у меня было чем заняться. Николай стал кладезем информации по Голландии, при этом он говорил по-русски достаточно хорошо, что бы его понимал без переводчика.

Первый месяц обходили многочисленные мастерские, типографии и фабрики, присматривались и приценивались. Только теперь стало понятно, что эта Голландия существенно иное государство, чем мне казалось по старой памяти. Голландия царила на морях и торговых путях, из пяти кораблей в море — четыре были голландские. В бухту Амстердама суда заходили и уходили десятками, а на рейде стояли сотнями. Ганзейцы показались мелкой мухой кружащей вокруг даже не слона — а той жабы, которая, в свое время, давила архангельских купцов. Однако, подумал, даже такая муха способна нагадить на эту жабу.

Кроме того, Амстердам был Европейским Вавилоном. Многоязыкий говор гудел над городом, на узких улочках постоянно толпился народ. Кошельки воровали по черному, ради эксперимента пару часов в мастерской оружейников делал кошелек из обрывка кольчуги, обшил его парусиной и повесил на ремень под плащом на железное кольцо. Потратил еще пару часов, вылепляя у гончара из глины фигу, и обжигая ее, даже не просушив, как следует. Хотелось мелко отомстить за потерю нескольких червонцев, что тут скажешь. Кошелек срезали. Профессионалы.

Запретил морпехам и себе — носить оружие в город, ходили с пустыми кобурами, а в снятом доме постоянно оставляли дневального.

Проводить выставку тут не стал. Почему? А какой смысл приманивать конкурента с заведомо более сильной позицией? То, что никаких торговых договоров нам тут не светит, было очевидно — достаточно пройти один раз по набережным многочисленных каналов, и заглянуть на рейд, отгороженный от береговых укреплений бонами. Город был полностью купеческий, все было заточено на получение денег, начиная от целых районов красных фонарей и заканчивая навязчивыми продавцами лоточниками. В таком большом городе не нашлось места университету, было только маленькое училище, на две сотни студентов и восемь преподавателей — этот вопрос выяснил в первую очередь. Да и не припомнить мне великих ученых голландцев. Вроде только художниками да мореплавателями ограничивались. С мореплавателями понятно — их Петр уже более трех сотен нанял, и всех отправляли в Воронеж. Причем, на этом Петр не останавливался, так что, вполне может быть, что экипажи фрегатов будут опытные.

Ну а художники — большинству хорошо заработавших купцов, захочется свой портрет, и было бы странно, если бы такой спрос не родил предложение.

Пожалуй, одно исключение все же было. Жил тут профессор Фредерик Рёйс, занимался анатомией и биологией. Содержал анатомический театр. Именно то, что не хватает Тае для образования. Николай свел нас с профессором, который был доброжелательным шестидесятилетним старичком. После часа наших бесед, профессор заинтересовался нами, а особенно нашей книжкой для медиков. Читать по-русски он не умел и предложил ему небольшую, но хорошо оплачиваемую работу. Он, в течение трех-четырех месяцев обучает Таю, а она рассказывает ему наши методики. Профессор сразу согласился. Посмотрев, на это молниеносное согласие, подумал, а все ли хорошо у него тут с работой? Закинул пробный шар. Знает ли он Лейбница? Да кто же его не знает! Так вот, сейчас Лейбниц собирает ученых и материалы для открытия московской царской Академии. И у вас, уважаемый Фредерик, есть реальный шанс стать деканом факультета медицины. Нет, конечно, не тороплю, присмотритесь к своей ученице, и подумайте, интересно ли вам будет быть первопроходцем в совершенно не паханной ниве России, а за одно, деканом самого престижного учебного заведения. Профессор задумался. Добавил еще про оклады и подъемные, а так же про выделение средств на исследования. Добил, рассказав об огромных просторах, на которых встречается все, от пустынь до вечной мерзлоты.

Профессор сказал, что подумает, но было видно, что мысленно он уже там. Тем более, Тая покажет ему достаточно высокие знания. Предложил профессору, в виде шутки, учить русский язык, у той же Таи — все же своих студентов надо понимать. Фредерик растерянно по улыбался, не такая уж и шутка. Добавил еще, что оплачиваю переезд всего, и всех, на кого он укажет — так что учеников и оборудование — может собирать, не задумываясь о деньгах.

С этих пор Тая с одним из толмачей, приходила вечером замотанная и с кипами листочков. Очень часто начинала выспрашивать меня, по обсуждаемым материалам. В чем-то профессор ошибался — расписывал, в чем и почему. Чего-то не знал сам, и честно в этом признавался, рекомендуя ей думать, опираясь на прежние знания. Мои поправки явно вызывали взрывы у профессора, приходилось ходить и дискутировать лично.

То, что профессор поедет в академию — уже не сомневался. Написал письмо Лейбницу, о том, что в его полку профессоров прибавление.

Нашими обсуждениями даже Петр заинтересовался. Ходил несколько раз с нами к профессору и остался о нем высокого мнения.