Василий Васильевский - Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков.

«Итак, вот по какой причине Англо-Саксы (Saxones Angli) отправились в Ионию и стали служить верно, они сами и их [365]наследники, священной империи (sacro imperio), и с большой честью до настоящего времени (1140 года) остаются между Фракийцами (Греками), любимые цезарем, сенатом и народом». Этими словами заключает Ордерик (col. 309 В) свое повествование о судьбах англо-саксонских изгнанников. Совершенно согласно с подробностями, сообщаемыми в его церковной истории, другой английский писатель ХII-го века, именно Вильгельм Мальмезберийский, пишет: «Император Алексей придумал много злого против крестоносных пилигримов, однако, замечая верность Англичан, помещал их в числе преимущественнейших домашних слуг своих и завещал любовь к ним своему сыну»: Anglorum tamen fidem suspiciens, praecipuis familiaritatibns suis cos applicabat, amorem eorum filio transcribens ‹Willelmi Malmesbiriensis monachi de gestis regum Anglorum 1. II § 225 p. 276 cd. Stubbs›.

То, что здесь говорится об Англо-Саксах, повторяется о Датчанах или Данах (Dani) у Саксона Грамматика ‹ХII, р. 407, 2 Holder›: Inter ceteros — , qui Constantinopolitanae urbis stipendia merentur, Danice vocis homines primum milicie gradum obtinent, eorumque custodia rex salutem suam vallare consuevit. А у Альберта Ахенского (Alberti Aquensis hist. 1. IV cap, 40: Recueil des historiens des croisades. Hist. occidentaux. Т. IV p. 417) вместо людей датского языка прямо стоят Датчане (Dani). Нет нужды объяснять, что под Датчанами могут разуметься те же Англо-Саксы, родственные с ними по языку, по крови, по многочисленным поселениям Датчан в северной Англии; а также нет ничего невероятного в том, что среди англо-саксонской варяжкой дружины, поддерживаемой новыми пришельцами с севера, появлялись, время от времени, и собственные Нордманны, жители Дании, Исландии и Норвегии, даже самой Швеции, вообще заслоняемой в средние века Норвегией. Некоторые, впрочем, сомнительные указания на это находятся в сказании о чудесах св. Олафа. Мы уже заметили, [106]что победа, подавшая повод к основанию в Царьграде храма в честь Олафа, не приписывается здесь ‹Antiquites Russes I 468› [366]Гаральду и не относится ко времени императора «Михаила» (как в редакциях Гаральдовой саги), но соединяется с именем императора Алексея и помещается в земле Куманов (in terra Blacumannorum). Никому не запрещается думать, что такая замена одного имени другим произошла не без причины, а именно вследствие смешения двух действительных фактов. Судя по упоминанию не только Франков, но и Флэмингов (Фламандцев), в легенде, в самом деле, чувствуется какой-то отголосок действительности. Мы узнаем во Флэмингах тех рыцарей Фландрии, которые были присланы императору Алексею его другом — графом Робертом Фризом (см. Anna Comn. VII 6, p. 201 D ed. Paris.). Эти рыцари, прибывшие в Константинополь около 1089 года, действительно участвовали в сражении с Печенегами 1091 года (VIII 3 р. 227 В), но, конечно, не в земле Куманов. С обычным преувеличением, скандинавская сага свои полпяты сотни Нордманнов выдает не только за единственных Вэрингов, но и за единственных виновников победы (Scripta historica island. V, 147 и сл.). Теперь и после — для скандинавской поэзии не существует именно настоящих Варягов, не существует Англо-Саксов, как прежде не существовало Русских (см. Scripta V, 341: Radius Эйнара Скуласона, относящийся к XII веку).

С завещанием императора Алексея своему сыну — любить верных Англо-Саксов мы переходим в ХII столетие и встречаем Варангов при самом вступлении на престол Иоанна Комнина (1118 г.). Зонара (XVIII, 29 tom. II р. 308 ed. Paris.) рассказывает, что, когда Иоанн, назначенный в преемники умирающим Алексеем, вопреки желанию и интригам императрицы Ирины, его матери, пришел в главный дворец, то Варанги, заняв проход в караульной его части, где было их местопребывание (ἐν τοῖς ἐξκουβίτοις διειληϕότες ὁδὸν, ἔνθαπερ τούτοις καὶ ἡ κατοἱκησις), не пропускали наследника и никому не позволяли приблизиться к царским комнатам. Иоанн послал спросить, что это значит, почему они не позволяют пройти царю в царский дворец. Варанги отвечали, что пока жив император, они никого другого не пропустят. Посланный утверждал, что император Алексей уж [367]умер, но Варанги потребовали, чтоб он дал в этом клятву, и тогда только уступили. С другим оттенком /144/передается сцена у Никиты Хониата (р. 11, 22). «Иоанн, прибыв к большому дворцу, не легко нашел в него доступ, потому что стража (τῶν ϕυλάκων) не довольствовалась тем, что он показал перстень, но требовала еще и другого свидетельства на то, что он прибыл туда по приказанию отца».

Так доказали Англо-Варяги свою верность при начале нового царствования. Вскоре затем (в 1122 г.) они являются в борьбе Кало-Иоанна с последним нашествием и с последними остатками Печенежской орды. Никита (р. 22, 10) говорит о «телохранителях, которые защищаются продолговатыми щитами и заостренными с одной стороны секирами» (τοὺς ὑπασπιστὰς, οἵ περιμήκεσιν ἀσπίσι καὶ πέλυξι ἑτεροστόμοις ϕράγνυνται). Очевидно, что этот писатель, с которым мы здесь знакомимся, избегает неклассического выражения «Варанги», и это вполне согласно с искусственным и несколько высокопарным строем его речи, с его любовью к Гомеровским словам и поэтическим выражениям. К счастию, другой историк периода Комнинов, Иоанн Киннам, был гораздо умереннее в своих литературных притязаниях и любил выражаться проще. От него мы гораздо отчетливее узнаем, о ком идет речь. Чужестранцы, решившие победу над Печенегами, были «секироносцы, а это Британский народ, издревле служащий императорам Греческим» (р. 8, 15): τοῖς — πελεκυϕόροις' ἔθνος δὲ ἐστι τοῦτο Βρεταννικόν βασιλεῦσι ῾Ρωμαίων δουλεῦον ἀνέκαθεν. Вот вполне отчетливое, совершенно ясное и не нуждающееся ни в каком объяснении показание: во время Киннама, который был спутником походов третьего Комнина (Мануила, 1143–1180 гг.), Варягами были преимущественно Британцы, то есть, Англичане. Сам Никита Хониат, употребляющий иногда выражения, способный ввести исследователей в заблуждение, подтверждаете это самым блистательным образом. Для него самые жители Англии, подданные Ричарда I Львиного Сердца, суть секироносцы, хотя в новой Норманнской Англии едва ли англо-саксонский топор был еще в моде: так тесно в Константинополе соединилось к началу XIII столетия понятие [368]об секироносце с представлением об Англичанине. Говоря об участниках третьего крестового похода, Никита двоих из них обозначает следующим образом (р. 547, 2): ὁ ῥὴξ Φραγγίας καὶ ὁ τῶν πελεκυϕόρων δὲ κατάρχων Βρεττανών, οὕς νῦν ϕασίν Ίγγλίνους — король Франции и властитель секироносных /145/Бриттов, которых теперь называют Англичанами. Важную роль играют секироносцы в печальную для Византии эпоху 1203–1204 годов; их роль в событиях, кончившихся разграблением Константинополя и основанием Латинской империи, не осталась незамеченной как у византийского историка, так и у всех других.