Олег Верещагин - Тамбовские волки. Сборник рассказов

— Спи, спи… Ну а ты? — офицер посмотрел на молодого парня. — Ты-то что, рядовой? Зачем с нами связался? А, Райан?

— Я не знаю, — сердито сказал Райан. И пнул в огонь ветку, на растопыренных концах которой расцвело пламя. — Я пошёл в армию, чтобы сражаться против фашистов. Все твердили — русские фашисты, русские убийцы. Я подумал — мой прадед сражался и я должен. К чёрту, мы убьём их всех и они больше никого не тронут! Вот так я думал… Но тут нет фашистов! — в голосе солдата прозвучала настоящая мука. — Тут есть люди, которым мы не даём жить! И я не хочу! И не буду! И пусть к чертям присяга! Я не присягал служить людоедам-мясникам!

Майор Халлорхан кивнул. И подумал о своей семье…

2.

… - Но что нам делать — непонятно, — майор поморщился, прогоняя эти расслаблявшие мысли. — Они все, — он посмотрел в темноту, наполненную сонными звуками, — голодные, от охоты сами видите — прибыли чуть, а на подножном корму если и можно протянуть, то только ноги.

— Надо искать русских партизан, — сказал сержант. — Иначе пропадём, и всё будет без смысла.

— Я могу пойти, — предложил Райан. Сержант отмахнулся:

— Или просто никого не найдёшь — или мы тебя никогда больше не увидим. С одиночкой в этой форме церемониться не станут, а в лучшем случае — не расскажут ничего.

— Но мы не можем сидеть тут вечно, сэр, — заметил сержант. — Как бы то ни было, но дети хотят есть, да и мы не слишком сыты.

Кроме того, подумал Халлорхан, глядя в огонь, ты молчишь ещё об одном, о чём очень хочешь сказать: что нам делать вообще? Что делать, если русские проиграют? И не можешь не думать: не противоестественно ли это — желать поражения своей стране?

Или, наверное, нет. Вряд ли ты спрашиваешь себя об этом, сержант, это отвлеченный вопрос, а ты не любишь и не понимаешь "жидовских умствований". Это уже твой вопрос, майор Эд Халлорхан. Это тебя мучает эта мысль. Сто лет назад к твоей семье пришли бы и сказали, что ваш муж и отец — изменник и предатель. Сейчас не придут и не скажут, сейчас это замаскируют словами о том, что ты пропал без вести. Пожалуй, это легче будет перенести и жене, и сыну… а дочка пока ещё ничего и не понимает толком. Но ты-то — ты-то жив, ты сидишь в русском лесу у ночного костра и думаешь, думаешь, думаешь… о том, кто ты — предатель или спаситель? И как это можно сопоставить? Не предать — и смотреть, как детей, так похожих на твоих собственных, увозят на гибель? Потакать тому, против чего как раз и восставала душа офицера? Или спасти этих детей, у которых такие же наивные и испуганные глаза, как у любых детей на свете — и стать предателем? Всё просто у сержанта Гриерсона. Он простой человек, он со своих уличных университетов усвоил, что подло поднимать руку на младшего. Просто у Райана — он молодой и не умеет различать оттенков и полутеней, в которых прячется это слово: ПРЕДАТЕЛЬ. Ты не боишься вернуться домой и увидеть, как твой сын — твой Джесс, у которого упрямые губы и складочка между светлых бровей — встретит тебя на крыльце с подаренным тобой же ружьём, которым он так гордился — своей собственной 410-кой? Ведь это ты его учил, майор Халлорхан, что страшнее предательства лишь богохульство!

Что тогда? Как передать пятнадцатилетнему мальчику ощущения почти сорокалетнего мужчины, который увидел, как грузят в самолёт с дорогим, родным флагом на киле детишек, утешая и заманивая их ласковыми словами на ломаном русском — чтобы не шумели и не разбегались? Знать — зачем их грузят. Стоять — с оружием и этим страшным знанием — совсем рядом. И не защитить. И мучиться этими мыслями даже сейчас, когда вроде бы всё сделал правильно — что тогда не спас.

Может быть, если бы Джесс сел сейчас с другого бока — как они много раз сидели в походах по лесам — если бы он сел и увидел, как спит русский Лёша… может быть, он бы понял, что отец не обманывал его. И что — вот парадокс! — нет никакого предательства в том, что сделал майор Халлорхан, когда увёл в лес этих детей. Джесси, подумал майор. И усмехнулся — как закипал мальчишка: "Па, не смей, это чёртово девчачье имя!!!" Джесси, мальчик мой. Ты тоже был такой же маленький и смешно сопел под моим боком… И я не верю, что среди русских солдат нашлись бы те, кто вырвал бы тебя из рук матери, чтобы увезти прочь, на смерть, на беспамятство… Я видел их. Я их убивал. И я не верю, господь свидетель — не верю!!!

А раз так — я не имею права. Не имел права. И сделал всё, как надо. Есть вещи выше верности президентам и правительствам. Простые вещи. Совсем простые. Такие простые, что о них легко забывают. Например — что все дети смеются и плачут одинаково на этом

3.

засранном свете. Даже странно, что они вообще смеются. Они и в лагере смеялись, а он — он не мог слышать их смех.

Мальчик мой, пойми меня. Только пойми, что я изменил не Родине, не вере, не долгу, нет… Только бы увидеться ещё раз. Я бы всё объяснил. Ты бы всё понял…

…Эдвард Халлорхан не знал и ещё долго не узнает, что именно в этот самый день его старший сын, пятнадцатилетний Джесс, был убит на школьном дворе. Мальчишка заступился за одноклассницу перед двумя негритосами. Не справившись с Джессом в драке, оба достали пистолеты и выпустили в мальчишку больше тридцати пуль…

Похороны мальчика превратились в манифестацию, на которой впервые появились открыто флаги Старого Юга. Гроб Джесса Халлорхана сопровождали десятки вооружённых гражданских гвардейцев. Уже вечером начались погромы в клоаках черных кварталов. Брошенные по приказу губернатора на подавление части Национальной Гвардии почти поголовно перешли на сторону восставших жителей Батон-Руж.

И никто ещё не знал, что уже на следующий день губернатор будет убит в собственном кабинете офицером Гвардии — и вскоре пламя войны охватит пять штатов Юга…

… - Дядя Эдди, — услышал майор шепоток сбоку. Наклонился — глаза Лёши поблескивали из-под куртки. — Дядя Эдди… Я, — мальчик выговаривал английские слова. — Я. Идти. Я искать. Партизаны. Знать это слово. Искать. Да? — умоляюще закончил он.

Из рапортички в штаб оккупационной зоны "Центр"

По данным агентурной разведки в настоящее время в Цнинском Языке в настоящее время против нас активно действуют 5–9 бандитских отрядов общей численностью 200–300 человек. Минимум 2 из них имеют постоянную связь с русско-фашистским руководством в Сибири. Известные названия отрядов: "Царские волки", "батька Антонов", "Волчья сотня", "Серая стая", "Волчата Антонова" (по заключению специалистов частая "волчья" терминология связана с древней культовой самоидентификацией русских-тамбовчан как "тамбовских волков"; то же можно сказать о фамилии Антонова, который является, вопреки бытующему в наших штабах мнению, не ныне действующим эмиссаром русских фашистов из Сибири, а неким вождём антибольшевистского движения на Тамбовщине в 20-х годах ХХ века. Частное примечание: просим прекратить требования поимки этого "эмиссара", данный штабной бред мешает работе!!!).