Олег Верещагин - Тамбовские волки. Сборник рассказов

Когда-нибудь я напишу мемуары. Точно вам говорю. Как стоявший у истоков.

Хотя вообще-то мы не у истоков стояли, а лежали в одном из многочисленных секретов и напряжённо ждали — не ахнут ли по этому совещанию чем-ничем с небес? У нас была хорошо поставлена разведка (уже даже очень хорошо), но всё-таки… И особо никакой причастности я не ощущал — я любовался на приехавшую с командиром "антоновцев" девчонку, его дочку, нашу ровесницу или чуть старше, щеголявшую в кавалерийских сапожках и пригнанной камуфлированной форме. Увы мне. Правда, девчонка на всех вокруг глядела с великолепным презрением и, поскольку приклад её биатлонки украшали 34 аккуратно нанесённых маникюрным лаком крестика, у неё были основания для такого презрения… Крыть нечем, как говорится.

Что там, на совещании, говорили — я не знаю (позднее нас поставили перед фактом, что мы теперь часть бригады, насчитывающей около 500 бойцов). Я уже совсем было

12.

собрался подбить-таки клин под снайпершу. Но тут произошло — скажем так — Событие.

* * *

Когда восьмилетний сирота Лёшка Баронин предложил Эду Халлорхану найти партизан — он сам не знал, что им двигало.

Родителей Лёшка не помнил вообще, совершенно. И ещё плохо умел думать об отвлечённых вещах. В его детском уме помещались только довольно простенькие вещи. Например — что дядя Эд — хороший человек. Он был добрый и весёлый. Он спас всех из того лагеря (Лёшка не очень понимал, что там было плохого, он ничего плохого не видел — но так говорили старшие ребята: что их всех увезут за границу и заставят работать, как рабов из кино или вообще разрежут на кусочки, чтобы вставить другим людям — а старшим ребятам Лёшка привык верить…), куда их привезли из детдома.

Иногда Лёшка, лёжа вечером в шалаше, думал с замиранием сердца, что дядя Эд на самом деле — его, Лёшки, отец. Ведь отец-то был, конечно. И теперь он просто нашёл Лёшку. А почему не признаётся — да мало ли? У него другая семь в Америке. Может, не хочет, чтобы она знала про Лёшку. Ну и пусть. Он, Лёшка, всё равно будет считать, что дядя Эд — его отец.

Наверное, именно поэтому Лёшка и стал разведчиком.

Конечно, как и все детдомовцы, Лёшка в свои восемь лет был изворотливым и хитрым, неприхотливым мальчишкой. Поэтому одинокие странствия в поисках партизан его не пугали, не боялся он и ночного леса, и дождя, и голода. А что всем вокруг было как бы и не до него — так это даже и лучше.

Правда, как-то — на третий день странствий — мальчишка чуть не попался патрулю оккупантов, которому зачем-то понадобилось его именно отловить. Мальчишка кубарем скатился с заброшенного сеновала, где ночевал, шмыгнул буквально под руками у одного из солдат и плюхнулся прямо в протекавшую за сеновалом речку. В его сторону пару раз бахнули. Будь Лёшка повзрослей — он бы понял, что близок к цели своих поисков. В директиве оккупантов, разосланной как раз за день до этого по всем территориям, было выделено: "Особенно опасаться в части сохранения военной тайны русских детей и подростков обоего пола и любого возраста… аполитичность молодого поколения была нами сильно преувеличена… Совершенно непригодна апробированная на детях мусульманских народов практика подкупа. Русский ребёнок возьмёт у вас шоколадку и от души поблагодарит на неплохом английском, после чего подробно расскажет о вашей части человеку из леса… русские дети презирают и не боятся нас… Корни этого — в историческом мировоззрении народа, неискоренённом в мирное время…"

Лешка об этом ничего не знал, он просто переплюхал реку и даже не очень понял, что свистнуло возле уха. И ещё больше удивился, когда его вдруг подхватили две пары рук — и он оказался, как по волшебству, на полянке среди кустов, а на него непонятно смотрели двое пацанов. Один его ровесник, другой — постарше, оборванные. У их ног лежали старые школьные сумки.

— Ты чего под пули лезешь? — спросил тот, который постарше.

— Партизан ищу, — честно отозвался Лёшка (взрослому он так никогда не сказал бы.)

Мальчишки засмеялись. Старший сказал младшему:

— Слышь, Пух, он партизан ищет… А сам что, тоже партизан? — снова обратился он к Лёшке.

— Не, — помотал головой Лёшка. — Просто у нас есть нечего. Ну и дядя Эд сказал — надо партизан искать. А я говорю — давайте я найду. Три дня ищу, говорят все, а как найти никто не знает.

— У кого есть нечего? — удивился старший. И кивнул Лёшка: — Пошли, по дороге расскажешь, покатит?

— Пошли, — вздохнул Лёшка. И с надеждой спросил: — Пацаны, а вы не партизаны?

Мальчишки переглянулись…

4. ХЛОПОТНЫЙ ТОВАР

К ночи, когда из прибывшего наконец грузовика стали разгружать трупы, температура упала до -35 по Цельсию. В небе одичало и немигающее сияли крупные страшные звёзды, свет прожектора над площадью казался холодным, деревня вдоль речного берега — вымершей. Изнутри окна — для тепла и чтобы не было видно света коптилок или керосинок — позанавесили кто чем мог. На реке пушечно трескался лёд, заставляя солдат гарнизона поворачивать головы в раструбах тёплых парок на эти звуки. Позавчера с востока надвинулась канонада, но ко вчерашнему утру откатилась куда-то обратно, и прерывистая связь донесла весть, что фашистские банды русских отброшены. Видимо, это так и было. Но для солдат реальностью были двенадцать голых трупов на синем ночном снегу — трупов, чьи отрубленные головы, державшие в зубах солдатские жетоны, были зажаты между сведённых морозом ног. Отделение, пропавшее вчера на патрулировании.

Ещё недавно подобное зрелище вызывало ярость. Но сейчас — нет. Сейчас каждый из них думал только об одном: любой ценой оказаться подальше от этой прихваченной холодом синеснежной земли под безжалостными звёздами, где дыхание щёлкает в воздухе клубом пара. Оказаться где угодно, пока тебя не взял этот проклятый лес вокруг — и не отдал безголового, смотрящего на мир вымороженными глазами…

…На реке опять взорвался лёд.

На окраине деревни в стоячем от стужи воздухе белел над дорогой с пробитыми колеями плакат на простыне:

НИКТО НЕ УЙДЁТ!!!

Появившийся непонятно когда, он будет замечен и снят солдатами только утром. Снят с невероятными предосторожностями, которым они научились с тех самых пор, как первый раз рванула в руках у наиболее ретивого намалёванная на вот такой же простыне карикатура — это было ещё осенью.

Этот плакат не был заминирован.

* * *

Лёха привычно расставил на столе вскрытые упаковки, поклонился. Генерал-майор Иверсон кивнул мальчишке, бросил ему плоскую банку сардин — русский ловко поймал, снова поклонился.

— Иди, иди, — махнул рукой генерал-майор. Третий поклон — мальчишка вышел.

Двое гражданских, только-только снявших тёплые куртки, внимательно проводили мальчишку взглядами.