РЎСЌР№ Алек - Р-ар чужими руками

– Не ожидали? – тот довольно улыбался.

– Не ожидал? – эхом отозвался глава Кригсмарине. – Это весьма и весьма слабо сказано, герр рейхсканцлер. Я надеялся убедить вас в необходимости создания нормальной морской авиации, но получить под свое начало легион "Кондор"… У меня нет слов.

– У Геринга есть. Можете хорошо пополнить свой словарный запас, если спросите – какие именно.

– Да что ж я, как в море выйду, так непременно тонуть начинаю? – прорычал Карл, вычерпывая воду.

– Это ты срочное погружение отрабатываешь. – отозвался Вермаут, также изображающий из себя помпу.

Зимой выйти в Балтийское море на парусном ботике, не по принуждению, а так, для собственного удовольствия, могут либо самоубийцы, либо германские морские кадеты. Что, как понял Карл, практически слова-синонимы. Вслух, конечно, говорить этого он не стал – еще не хватало чтоб за труса приняли. А потом высказывать что-то, кроме ругательств, смысла уже и не имело…

Беседа с Вермаутом, произошедшая шестнадцатого числа, имела вполне логичные последствия. Отто, парень заводной и бесшабашный, поговорил с парой ребят из их экипажа, со знакомым кадетом с третьего, выпускного, курса, и – вуаля. На девятнадцатое Геббельсу было назначено "испытание морем и парусом", как поэтично выразился Адольф-Корнелиус Пининг, тот самый старшекурсник и исполняющий обязанности капитана их богоспасаемого корыта.

"Богоспасаемое корыто" было позаимствовано все тем же Пинингом в Клубе Военно-морской регаты. Нет, он не был его членом, поскольку не являлся еще офицером (мичманские погоны кадета тут в расчет не принимались), однако же финансировался клуб из "закромов Кригсмарине", так что старшекурсники Военно-морского училища всегда могли рассчитывать на принадлежащие клубу малые суда – сугубо в целях повышения мореходной квалификации.

В море все пятеро кадетов вышли сразу после полудня – благо, в этот день занятия закончились рано. Несмотря на совсем не ранний час, утверждать, что погода их начинанию благоприятствовала, означало бы покривить душой. Еще с утра с моря на город и его окрестности наполз туман, и, хотя, к двенадцати дня изрядно и рассеялся, над морем по-прежнему стояла некоторая дымка, изрядно затрудняющая обзор: уже в сотне метров опознать хоть что-то было совершенно невозможно, а в двух сотнях и разглядеть нельзя. Карл даже подумал, что на море штиль и плавание отменяется, однако же ничуть такого не бывало. Ветерок, пусть и не сильный, был, и даже свинцово-серые воды бухты вздымались в небольшом волнении. Почему ветром не уносило туман для Геббельса так и осталось тайной.

– Прям погодная аномалия. – пробурчал он себе под нос.

Первые полчаса все было вполне нормально, если не считать, конечно, того обстоятельства, что с парусом, как выяснилось, Карл не то что управляться не умел – он его, похоже, никогда и не видал даже. Обстоятельство это вызвало несколько насмешливых, но не обидных комментариев со стороны сокурсников, после чего его дружно начали обучать хождению под парусом, да и вообще, как что тут называется, показывать. Еще через полчаса Карл из разряда "балласт" перешел в категорию "балласт который хоть что-то уже понял" и даже несколько приободрился, однако тут и ранее слабенький бриз окончательно стих, а волнение наоборот, усилилось. Не до уровня шторма, конечно, но вот на некрупную зыбь тянуло вполне. Старенький ботик начал покряхтывать, волны, иной раз, перехлестывать через низкий борт "богоспасаемого корыта", и Пининг принял решение возвращаться. Ничего страшного, в принципе, не происходило. Ну, подумаешь, ветра нет – есть весла. Ну, подумаешь, намочило ледяной водичкой – на веслах и согреемся. А то, что берег не виден – так направление-то известно. Мичман поудобнее устроился у румпеля, как вдруг раздался встревоженный голос Вермаута:

– Дольф, у нас проблема. Серьезная проблема, дружище.

Проблема действительно оказалась несколько большей, чем можно было бы ожидать, и называлась она "течь". Причем нехилая такая течь – из днища ботика бил настоящий фонтанчик, стремительно наполняя суденышко соленой влагой.

– Арндт, Райс, давайте-ка на весла! – скомандовал Пининг. – Вермаут, Геббельс, что стоим? Хватаем ведра и вычерпываем воду. Карл, я сказал вычерпываем, а не затыкаем щель курткой! Или ты снова в ледяной водичке побарахтаться решил? Думаешь амнезия пройдет? Всё, навались!

Последующие события ассоциировались у Карла исключительно с мельканием ведра, закоченевшими ладонями и ногами – несмотря на все их с Отто усилия вода поднялась почти до середины икр, и заполненный забортной водичкой бот еле-еле двигался, готовясь вот-вот отправиться на дно.

Сколь долго это все продолжалось Карл, впоследствии, сказать бы не смог даже под угрозой расстрела. Скрипели уключины, стонали борта, а сидящий у румпеля Пининг мерным, лишенным эмоций голосом, задавал ритм гребцам. То, что лицо у него при этом было белым, словно мел, Геббельс не видел.

А Адольфу-Корнелиусу было страшно. Страшно до колик, до мороза в кончиках пальцев, страшно неимоверно, всепоглощающе, так, как никогда в жизни страшно не было. Нет, боялся он не только и не столько за себя. Даже не так. Правильнее было бы сказать, что боялся он не смерти, своей, или товарищей. Этого, конечно, тоже, но даже в минуту смертельной опасности он, как это и свойственно юности, всерьез о летальном исходе не задумывался. Потонет лодка, доберемся своим ходом, мол…

Страшило его другое – опозориться. Первый раз в жизни выйти в море в качестве капитана – пускай и такого утлого суденышка – и не справиться. Вот это было бы совсем погано. Ему даже рисовалась встреча с Богом после того, как они, все пятеро, дружно уйдут на дно.

Представлялся ему Бог, отчего-то, благообразным старцем в мундире гросс-адмирала, на троне и с трезубцем в руке. И он, маленький, промокший и промерзший перед Ним.

"Ну что, – интонации в речи воображаемого Господа были язвительными и напоминали интонации Медора, когда тот зубоскалил, отправляя кадетов в особо неприятный наряд, только выговор у Бога был отчего-то не баварский, как у обербоцмана, а силезийский, как у Рёдера, – обосрамился в первом же самостоятельном плавании, голубчик? Кап-пита-а-а-ан… Первый после Меня, понимаешь… Вышел, не в море даже, а в лужу, где не кораблям, а лягушкам только плавать, и сразу же на дно? Хвалю! Герой! Гордость и надежда немецкого флота! Подводного, в прямом смысле этого слова, хе-хе. Я вот для чего сына своего вам на смерть посылал? Для того, чтобы он смертью смерть поправ воскрес на третий день и стал вам Спасителем, или чтоб всякие неучи несамостоятельные и сами тонули, и первокурсников-неумех топили, да еще и казенное имущество гробили? Уйди с глаз моих долой. Девять кругов Ада вне очереди. А стоимость бота будешь выплачивать из жалования, кадет".