Леонид Жирков - Счастливчик

Недавно была неделя, когда циничный замысел художника изобразить графа Толстого интересным в пикантном виде, раздетым до рубахи старика, увенчался блестящим успехом и привлекал тысячи людей любоваться этим зрелищем поругания приличия и эстетики. Это была неделя оголенного Толстого, принесшая очень много облагораживающего в облюбовавшие его души…

Князь В.П.Мещерский

"Московский листок"

3 апреля 1903 года

ПО ТЕЛЕФОНУ

(От наших корреспондентов)

Петербург, 2 апреля.

— 2 апреля в камере мирового судьи 2-го участка разбиралось дело по обвинению киевского мещ. Любошица, написавшего на картине художника Бунина слово «мерзость». Дело привлекло массу публики, среди которой было немало художников. Самого Любошица на Суде не было…

Мировой судья, признав Любошица виновным по ст. 14 и 38 ст. уст. о наказаниях, заочным решением приговорил его к аресту на 6 дней без замены штрафом.

"Новое время"

24 апреля 1903 года

В Ясной Поляне

… Льва Николаевича в его деревенском уединении так мало интересуют пресловутые "злобы дня", которыми дышит город. Положим, он все знает, за всем следит, все читает. Спросишь его, о чем ни будь, и на все получаешь спокойный ответ. Даже такие вопросы, которые казалось бы касались лично его, не вызывают в нем ни малейшего волнения.

— Видали вы картину Бунина? — спросил я.

— Видал на снимке.

— Ну, что скажите?

— Ничего. Я давно уже достояние общества и потому не удивляюсь ничему…

Еще со времен императора Николая I, русская армия переезжала с зимних квартир на летние, то есть выходила в лагеря, первого мая. С этого же дня полагалось и надевать летнюю форму, офицерам белые кителя, а солдатам белые гимнастерки. На офицерские фуражки и на солдатские безкозырки надевались белые чехлы. Так как черная фуражка с надетым белым чехлом выглядела довольно некрасиво, офицеры гвардии заказывали себе особенные, летние фуражки, легкие, где верх в виде чехла был уже приделан. Такая летняя фуражка стоила два рубля и чехлы на ней можно было менять. Постепенно эта мода распространилась на всю армию.

Первое мая — праздник весны. В центральной России и на юге в этот день всегда тепло. В городе же Лида и его окрестностях этот день нередко ознаменовывался холодным дождем, пронзительным ветром и такой погодкой, когда, как говорится, хороший хозяин собаку на двор не выгонит. И, несмотря на это, что бы там, на небе ни происходило, хотя бы снег валил, войска Виленского военного округа в этот день 1-го мая неукоснительно шлепали по грязи в летней форме.

Лагерь полка как и всей дивизии находился в двадцати пяти верстах от города, и бывало одетые во все белое, офицеры и солдаты переходили на летние квартиры под дождем меся грязь. Граждане одеваются по погоде. Войска по уставу.

Дорога проходила по низине и обычно полностью еще не просыхала. Лагерь, был расположен на возвышенности. В одну линию были вытянуты 1-ый и-2-ой батальоны, за ними стояли палатки третьего и четвертого. На самом правом фланге стояли музыкантская команда и околоток. Тут же в расположении полка, шагах в двухстах от передней линейки, стояла деревянная полковая церковь.

Лагерь стоял рядом со смешанным леском и издали, да и вблизи, был очень красив. Перед ним, от первого батальона и до околотка, на три четверти версты, тянулась широкая, шагов в 10, утрамбованная и обильно посыпанная песком дорога, носившая название "передней линейки". Содержалась она в безупречной чистоте, и бросить на нее бумажку или окурок, был проступок черезвычайный. Отношение к этому месту было приблизительно такое же, как у моряков к палубе на военном корабле. Ездить по ней в экипаже, было, разумеется, строжайше запрещено. Верхом же проезжать по всей ее длине имели право только начальник дивизии, очень высокое начальство и дежурный по войскам лагерного сбора, т. е. лица, которым по уставу вызывался полковой караул. За все время моей службы в полку я несколько раз видел начальника дивизии в лагере, и один раз командующего корпусом. По середине полка, немного отступя вглубь, позади передней линейки, находилась также обильно посыпанная песком площадка, а на ней стояли две палатки. В одной помещался полковой караул, а в другой дежурный, или помощник дежурного по полку. Между этими палатками, на особой стойке, одетое в клеенчатый чехол, полулежало полковое знамя. Около знамени всегда стоял часовой. На передней же линейке, на флангах полка, под деревянными «грибами», имевшими назначение защищать от солнца, дождя и непогоды, стояли дневальные при тесаках. От сильного косого дождя грибы эти, конечно, не защищали, и когда такой дождь начинался, дежурный, но полку приказывал: "надевать шинеля в рукава".

Сразу же за передней линейкой начинались квадраты солдатских палаток. Палатки по традиции были белого цвета ("наши матки — белые палатки") и представляли, из себя, довольно комфортабельное жилище. Четырехугольник шагов по шести с каждой стороны, был обнесен земляным валом, снаружи обложенным дерном. Внутри по трем сторонам земляные нары, устланные досками. На полу также доски. Посередине толстый шест, поддерживающий верх палатки. Он настолько высок, что около него даже крупные люди, могли стоять во весь рост. Кругом шеста стойка для винтовок. Население каждой палатки 10–12 человек.

В лагери полк выходил обыкновенно, имея в каждой роте не больше 70–80 человек, а потому и палаток на роту редко бывало больше восьми. Внутренность палаток, содержалась в большой чистоте. Но вот воздух! Аромат портянок не забываем. При густоте населения, в ночное время, спасали открытые полы и благодатный ветерок. Сразу же за солдатскими палатками располагались помещения фельдфебелей. В некоторых ротах это были тоже палатки, но оборудованные более комфортабельно.

В некотором отдалении от фельдфебелей, уже в лесу, были устроены солдатские души и находились малые удобства. Эти последние содержались в такой безупречной чистоте, что присутствие их не ощущалось даже при ветре. Самое большое, это изредка запахнет дезинфекцией. Большие удобства помещались далеко позади, в самом конце лагеря, за конюшнями.

Тыл палаточного расположения — лесок с дорожками, усыпанными песком, в глубину еще шагов на полтораста далее шла дорожка, которая шла параллельно передней линейке. По другую сторону этой дороги тянулась линия офицерских бараков. Наши офицерские бараки никакого стиля не имели и, в противоположность нашему отличному лагерному собранию, были вовсе непрезентабельны. Каждый барак представлял, из себя маленький деревянный домик с террасой. Домики делились на две половины, и из каждой половины дверь выходила на террасу. Так как один офицерский барак полагался на роту, то одна его половина предназначалась ротному командиру, другая — двум младшим офицерам. У ротного было три комнаты: кабинет, спальня и маленькая комнатка для денщика. У младших офицеров по комнате и такая же комнатушка для двух денщиков. Кроме парадного входа, через террасу, на каждой половине было еще и черное крыльцо.