ГЕОРГИЙ ЛОРТКИПАНИДЗЕ - СТАНЦИЯ МОРТУИС

Только сейчас я заметил, как он, в сущности, устал. Он был сильно пьян и излишне возбужден. Внезапно прекратив свою страстную речь он, пошатываясь, поднялся во весь рост, совершил по комнате две-три нервные пробежки, потом подошел ко мне, доверительно положил мне руку на плечо и извиняющимся тоном сказал: "Извини меня, сынок. Кажется я и взаправду устал. Если не будешь возражать, немного посплю. Пора... до завтра. А вечерком загляни ко мне, и мы поговорим обстоятельнее. Обязательно поговорим". Он, безусловно, нуждался в отдыхе, и я рад был оставить его наедине с собственной постелью. Я пробормотал слова благодарности и прощания, и в одиночестве (стоит ли объяснять, что у Писателя недоставало сил для того, чтобы проводить меня до двери) спустился по лестнице вниз. Очутившись наконец на крыльце, я сильно захлопнул за собой дверь.

А ночью, во сне, мне привиделся отец. Мы о чем то горячо спорили, вот только не помню уже о чем. Смутно припоминаю, что он поругивал меня за наивность, и только одна его фраза намертво впилась мне в тающее подутреннее сознание: "Нации часто ведут себя как плохие люди". Но в связи с чем была она им произнесена, так и осталось навсегда тайной.

А на следующий день, ближе к вечеру, город облетела страшная весть: Писатель скончался. Вернувшаяся с моря семья обнаружила Писателя в постели уже бездыханным. Официальный, опубликованный в печати диагноз гласил: кровоизлияние в мозг. И не верить этому диагнозу не было серьезных оснований.

X X X

Двое на берегу моря. Закат. Огненный шар навис над тонкой полоской далекого горизонта, вот-вот он коснется его своим багровым ободом и уйдет под кипящую воду. Вдоль ухоженного пляжа тянется белокаменный бордюр, за ним - заставленная длинными голубыми скамейками аллея. По ней цепляясь за остатки испарившегося летнего дня гуляют отдыхающие, да и на скамейках тесно от парочек, любующихся величественным полотном морского заката. На скамье, нежно прижавшись друг к другу, сидят Двое. Двое на набережной. Крупный план. Правая рука мужчины ласково касается вьющегося золотом локона молодой женщины, доверчиво склонившей голову ему на грудь. Она в легком летнем платьице, но колени прикрыты светлым жакетиком. Через минуту-другую солнце опустится за горизонт и просалютует финишной зеленой искоркой своим многочисленным огнепоклонникам. Над землей сгушается фиолетовый вечер, с моря дует свежий ветерок, в воздухе веет прохладой, и женщина зябко поводит плечами. Крупный план. Мужчина бережно накидывает жакет ей на плечи. Двое молча наблюдают за плоским красным диском медленно погружающимся в глубокую темную синеву. Заметна легкая округлость ее живота. Дальний план. Бриз и мелкие барашки до горизонта. Округлость живота совсем незаметна, белокаменный бордюр превратился в тонкую и длинную светлую полоску. Над аллеей витает дух безделья. Камера сверху: темнеющий пляж, громады высотных гостиниц, рой машин на широкой улице...

... Месяц сгинул будто и не было его вовсе, а потом еще месяц, и еще... Как летит время! И давно ли была она в Него влюблена? Даже не верится, что когда-то Он занимал столь несуразно великое место в ее мыслях. А как она страдала, мучилась, как плакала в подушку, как ныло в сердце! Нет, она ничего не забыла, да и не хочет забывать, но очень удивляется себе. Неужели замужество так ее изменило? Какой несчастной, никому не нужной, брошенной чувствовала она себя Тогда, как хорошо ей Сегодня, и все же чего-то недостает. Но ведь всегда чего-то недостает. Нет, нет, ни за что, ни за какие коврижки не променяла бы она счастливое Сегодня на неопределенное, кисло-сладкое Вчера. Сегодня у нее тихое, спокойное и уверенное в себе, широкое как... как прелестный залив, которым они не могут налюбоваться и который так умиротворяет их души. Ну а Вчера... Вчера она невольно сравнивает с океаном - прародителем всех морей, заливов, бухт и бухточек, океаном то величественно-мирным, то в гневе вздымающим к звездам сердитые волны-исполины. Но ведь вечно жить в океане нельзя, невозможно. И громадное спасибо ее Антону. Какое счастье, что после того, как вышла за него замуж, она и думать забыла о своих прежних увлечениях. Совсем недавно, буквально перед отъездом на море, она неожиданно столкнулась с Ним на улице. Лицом к лицу, не обойти стороной. О боже, что с ней приключалось при таких встречах прежде! Бросало в противную дрожь, кровь отхлынивала от лица, подкашивались ноги. А нынче они встретились как ни в чем ни бывало, просто как старые добрые друзья. И никакой дрожи, никакого жара в сердце, одно только гордое сознание того, что у нее есть муж, мужчина на силу, волю и плечо которого она вправе рассчитывать во всех жизненных ситуациях. Все было так просто и буднично, что потом она даже не смогла скрыть от себя разочарования, неужели от некогда всеохватного чувства непременно должно оставаться вот такое вот пресное ощущение? Ей даже жаль. Жаль не себя, она вполне счастлива, чего ей себя жалеть. Жаль потерянных лет, истрепанных нервов, жаль своей юности. Но все это - мятная женская жалость, а не мировая скорбь, не отбивающая вкус к жизни депрессия. Одним словом - мелочь. Ей так хорошо в эти сладостные минуты, и она так благодарна за это своему супругу, и голова ее удобно возлежит у него на сильной груди, и никого не замечаешь вокруг, и от него исходят нежность и тепло.

Какая красота кругом! Синее-синее море, багряный полукруг устало ныряющий в пучину, а через полчаса, не больше, вечерний небосвод усеется яркими звездочками, они весело замерцают, совсем как блестки на подвенечном платье, и мысли подхватят ее и унесут куда-то ввысь и вдаль... А сколь величав и статен степенно подплывающий к портовой гавани залитый светом корабль, сияющий в закатном полумраке лебединой белизной. Маяки у ворот гавани перемигиваются красными и зелеными огоньками, и отлично видно как, любуясь вечерним силуэтом праздничного белого курорта, сгрудились на носовой палубе лайнера пассажиры. Кто-то сойдет в порту на берег и канет в звездной курортной ночи, а вместо них теплоход-красавец примет на борт новых путешественников и ранним утром исчезнет в бледном море. Ей вдруг очень остро, до потери сознания, захотелось оказаться на палубе этого судна, далеко за полночь, одной, совсем одной. Или, еще лучше, на капитанском мостике. Тогда она откозыряет тающим светлячкам береговых огней и в знак долгого прощания с берегом лихо скомандует: "Самый полный вперед!". А когда светлячки погаснут в тумане прошлого и она наконец утолит сладкую жажду памяти глотками соленого океанского ветра, то она, утомленная, но полная сил, весело сбежит с капитанского мостика вниз, вихрем промчится мимо матросов и официантов, ворвется в самым роскошный бар и решительно потребует у бармена самый крепкий коктейль. А потом, пошатываясь добредет до своей каюты-люкс, свернется калачиком на мягкой постели и, предвкушая спелую зарю, уснет мертвым сном. А назавтра... назавтра Босфор, долгожданная стоянка в портовом городе Стамбул, а дальше Мраморное Море, Дарданеллы, таинства древней Эллады, и всюду на ее пути обжигающий нёбо коктейль, взбитый великолепным барменом в синем галстуке бабочкой... Ей следует подговорить Антона и отважиться на длительный морской круиз. Ее не устрашить ни грозными муссонами или пассатами, ни морской болезнью, ни ржавыми пятнами под ватерлинией. Давно в детстве, когда она еще училась в школе, родители прихватили ее с собой на борт отплывавшего из Батуми в Одессу корабля. Корабль звался "Украина", и они всей семьей очень весело проводили на нем время. Но в последний день плавания поднялся ветер, волны заходили ходуном и судно очень сильно качало. Тогда она держалась молодцом, лучше всех, и отец шутливо окрестил ее "старым морским волком". Но с тех пор прошло добрых два десятилетия, и за все эти годы нога ее так и не ступила на палубу настоящего лайнера. Хотя глиссеров, катеров и разных там "Комет" в ее жизни было хоть отбавляй.