Amargo - Хогвартс. Альтернативная история.

— Совершенно верно, Линг, — с удовольствием произнес он и поудобнее устроился в кресле. — В дневнике действительно хранилась часть души Волдеморта. Расщепление собственной души и помещение ее отделенной части в предмет — один из самых жестоких ритуалов Темных искусств, поскольку требует для своего исполнения убийства другого человека… Я знаю, о чем вы сейчас подумали, но самого факта убийства недостаточно. Создание крестража — сложный ритуал, к которому необходимо готовиться, исполнять его осознанно и взвешенно. Осколок души запечатывается в предмет и остается там до тех пор, пока проводивший его маг не погибает. После этого запечатанный фрагмент, скажем так, просыпается и… — Дамблдор сделал паузу, подыскивая нужное определение, — поддерживает существование волшебника, который в это время ищет возможность воплотиться телесно.

"Именно это я и видел в воспоминаниях Поттера, — мелькнуло у меня в голове. — Как он вылезал из котла".

— Но зачем кому-то вообще разделять душу? — спросил я. Дамблдор, кажется, удивился.

— Разделение души позволяет магу выжить после разрушения тела, — ответил он.

— Да, — кивнул я, — это понятно. Но я имел в виду не в техническом смысле, а… в философском что ли.

— Ах, в философском, — Дамблдор улыбнулся. — Ну, с этим все просто. Волдеморт боится смерти. Это его самый главный страх.

Если я думал, что в процессе нашего разговора уже пережил самое сильное потрясение, то испытанное мною сейчас не шло ни в какое сравнение с догадкой о разделенной душе. Я был разочарован так, как никогда раньше. Самый могучий темный колдун Британии, нагоняющий страх на все магическое сообщество, боится смерти и поэтому расщепил свою душу пополам?

Я начал смеяться.

— Этого не может быть, — сквозь смех проговорил я. — Разве можно бояться телесной смерти?

Дамблдор смотрел на меня с улыбкой.

— Вы разочарованы, — мягко констатировал он.

— Еще как, — ответил я. — Не ожидал от Волдеморта такой… банальности.

— У каждого есть свое уязвимое место, и часто не одно, — произнес Дамблдор. — Но нельзя недооценивать Темного Лорда лишь потому, что у него такие, как вы выразились, банальные страхи. За известную историю магического сообщества к сотворению крестражей прибегла лишь пара десятков волшебников — по крайней мере, в Европе и Северной Америке. Учитывая, что этот ритуал был изобретен или занесен в Европу в раннее средневековье, можете представить, насколько редко к нему обращаются… по разным причинам, конечно, но как бы темен он ни был, создание крестража требует мастерства и своего рода… — Дамблдор немного подумал, — своего рода отваги, каким бы странным вам это не показалось.

Пожалуй, директор был прав. Чтобы сотворить такое с собственной душой, надо было испытывать переполняющий ужас перед смертью или такое отчаяние от невозможности ее избежать, что ради избавления от него можно было пойти на все, и даже на такой абсурдный шаг, как лишение себя полноценной бессмертной души ради поддержания бренного телесного существования. Вероятно, для этого действительно требовалась своеобразная отвага отчаяния, поскольку маг, хотя бы в общих чертах, должен понимать, что разделив душу и вложив ее в мертвый предмет, на самом деле лишает себя жизни, а не обретает ее.

— А как же он теперь, без своего крестража? — спросил я. — Он ведь знает, что дневник разрушен, и что теперь у него только половина души.

Дамблдор молчал, не сводя с меня глаз. Опять? Что я такого сказал — или что я сказал неправильно?

— Он не знает, что дневник разрушен? — с сомнением произнес я. — Мне кажется, если он хранился у Малфоя, Волдеморт первым делом поинтересуется у него о судьбе такой драгоценности…

Дамблдор слегка кивнул.

— Безусловно, об этом он знает, — проговорил он. Я недоуменно молчал, пытаясь сообразить, к чему директор меня подталкивает.

— Не половина? — спросил я на всякий случай, хотя не был готов поверить, что кому-то может придти в голову кромсать свою душу на множество кусочков и распихивать их по разным предметам.

— Полагаю, много меньше, — ответил Дамблдор.

Какое-то время я пытался представить себе эту картину, но возникающие образы были настолько расплывчатыми и неуловимыми, что мне пришлось смириться с неспособностью своего пусть и больного воображения охватить столь дикую идею.

— Но как тогда он может чувствовать себя полноценным существом? — спросил я. — Разве он не испытывает… — мне долго не удавалось подобрать нужных слов, — внутренней пустоты из-за такого разделения?

Директор поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице давно стемнело, и скоро должен был начаться ужин. Портреты волшебников, теперь уже не скрывая интереса, следили за нашим разговором, усевшись поудобнее в своем закартинном пространстве, словно зрители небольшого театра, где мы с Дамблдором были актерами, разыгрывающими увлекательное представление. Некоторые даже приложили к ушам допотопные слуховые трубки.

Директор долго молчал, и я понял, что ответа уже не дождусь. Впрочем, откуда ему знать, что чувствует тот, кто лишился большей части своей души?

— Линг, можно задать вам личный вопрос? — вдруг спросил Дамблдор, отвернувшись от окна и подойдя к своему креслу. — Если не захотите, не отвечайте…

— Можно, — сказал я.

— Шляпа отправляла вас в Слизерин?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что речь идет о событиях почти пятилетней давности.

— В Равенкло, — ответил я, глядя на Дамблдора.

— А почему вы решили пойти в Слизерин?

— Из-за змеи, — проговорил я. — Увидел ее на гербе и решил, что это… — я усмехнулся, — знак.

— Знак? — удивился Дамблдор. — Вы что же, верите в знаки?

— Иногда, — сказал я. — Если они мне нравятся. Я понимаю, что связывать предметы и события надо осторожно, потому что они действительно могут попасть в зависимость друг от друга, так что стараюсь быть осмотрительным.

Директор снова застыл в молчании, которое на этот раз казалось насыщенным, словно энергия его мыслей каким-то образом заполнила собой небольшое пространство круглого кабинета.

— Странная у нас получилась беседа, — задумчиво произнес директор, и в его голосе мне послышалась печаль. Я ждал продолжения, однако его не последовало. Дамблдор какое-то время просто смотрел на дремавшего Фоукса, а потом сказал:

— Я рад, что вы ко мне заглянули — мы провели этот час с большой пользой для нас обоих. Признаться, Линг, я полагал, вряд ли в этой жизни осталось то, что еще способно вызвать во мне удивление, однако вам удается делать это с завидной регулярностью. Взять хотя бы того персонажа, которого вы написали и оживили…