Валерио Эванджелисти - Падение в бездну

— В самом деле, — пробормотал Мишель, рассматривая издали свой дом, который, по счастью, не пострадал.

Однако перед входом наблюдалось какое-то тревожное оживление.

Шевиньи не желал отвлечься от своих толкований и не обращал внимания ни на что.

— Единственное, чего я не могу понять, — это последняя строка с какими-то числами.

Мишелю очень хотелось послать его ко всем чертям, но он сдержался.

— Если вас это интересует, могу вам помочь. При записи своих видений я избегаю точных дат, чтобы не напугать обыкновенных читателей. Однако читателям сведущим я адресую знак, убавляя или прибавляя несколько сотен лет.

— И правда! — воскликнул Шевиньи. — Все катрены, касающиеся тамплиеров, датированы по этой системе!

— И не только они. Возьмите катрен, о котором мы говорили. Умножьте семь на двадцать три. Сколько получится?

— Сто шестьдесят один.

— Теперь прибавьте шестьсот. Сколько получилось?

— Семьсот шестьдесят один.

Верно. Теперь остается округлить эту цифру до восьмисот и сложить два числа. Что в сумме?

— Тысяча пятьсот шестьдесят один. — Шевиньи вдруг побледнел. — Господи, спаси и помилуй! Да ведь это же текущий год!

— Вот именно. А теперь, будьте так добры, оставьте меня в покое.

То, что теперь Мишель смог разглядеть возле собственного дома, действительно настораживало. У входа стояла большая повозка, и какие-то люди грузили на нее мебель и домашний скарб. Солнце слепило ему глаза, и он мог разглядеть только тени грабителей. Он рванулся было бежать, но нестерпимая боль в ногах дала ему попять, что ничего не получится. Тогда он, как кукла, стал механически переставлять одну ногу за другой, благо улица спускалась вниз.

— Мишель! Наконец-то! А я уже собиралась идти тебя искать… Но что с тобой сделали?

Услышать ласковый голос Жюмель было для него равносильно бальзаму. Сил сразу прибавилось. Он подбежал к жене, крепко прижал к себе, щека к щеке, и долго не мог оторваться. Потом осторожно отстранил ее и заглянул ей в глаза.

— Обо мне не беспокойся, любовь моя. Скажи, как ты. Чем вы тут заняты?

— Мы в большой опасности, Мишель, в очень большой!

Мишель кивнул.

— Да, но, полагаю, спокойствие восстановится достаточно быстро. Зажиточные люди Салона пытаются подавить фанатизм, и думаю, это у них получится. — Тут он заметил Джулию и Симеони, которые аккуратно привязывали к повозке кресло. — За всем этим я вижу руку одного человека, несомненно, хорошо известного нашим друзьям. Однако повода для беспокойства нет.

— Есть, и еще какой! — сказала Жюмель. — Час назад здесь был капитан д'Изнар. Он говорит, что выписан мандат на твой арест!

Мишель вздрогнул, потом пожал плечами.

— Ополченцы меня сегодня уже арестовали и тут же освободили. Их ордер на арест не имеет силы.

— Но ордер на твой арест подписан королем Франции!

На этот раз Мишель действительно встревожился и нервно сглотнул.

— Это правда?

Жюмель не слушала, пристально разглядывая его губы. Потом ее умные глаза скользнули по порванному плащу, вылезшей наружу рубашке и испачканным в грязи брюкам.

— Какая я дура! — прошептала она. — Я же ничего не заметила… Вот эгоистка! У тебя кровь на губах, на бороде, и вся одежда в крови.

Бережно взяв за щеки, она притянула его к себе.

— Что случилось, милый? Расскажи…

Мишель уклонился.

— О, ничего серьезного. Шевиньи расскажет… А где Шевиньи?

Юноша уже бросился к дверям: он увидел Бланш с каким-то блюдом в руках и поспешил ей на помощь, преувеличенно галантным движением забрав ношу у нее из рук.

Жюмель критически покосилась на обоих.

— Бланш очень милая девушка и достойна мужчины с более солидным хозяйством под брюками и, конечно, не такого чокнутого.

Она снова посмотрела на мужа.

— Мишель, ты знаешь, что капитан д'Изнар серьезный человек, к тому же он твой верный друг. Я доверяю его предупреждению, потому и заказала повозку. Думаю, лучше будет уехать отсюда, пока не восстановятся покой и порядок.

— Да, но куда нам ехать?

— Мой первый муж, да благословит Господь этот человеческий огрызок, имел дом в Авиньоне на улице Сервеллери, в приходе Сент-Агриколь. Надо ехать туда.

— Если ордер на арест существует и его подписал король, он так же действителен в Авиньоне, как и здесь.

— Да, но в той каше, что царит повсюду, кто будет нас разыскивать? А в Салоне любой знает твой адрес. Милый, предоставь действовать мне. Надо бежать, пока у нас еще есть время.

Мишель колебался, но тут увидел картину, которая заставила его решиться. Из дома выходила Кристина, подталкивая перед собой весь его выводок: Магдалена, Сезар, Шарль и Андре шли сами, а маленькая Анна сидела у нее на руках.

Его ужаснула мысль, что что-нибудь может случиться с детьми. Он побежал в дом собирать вещи. Спустя полчаса тяжело нагруженная повозка медленно отъехала от дома. Ее тащила смирная, как ослик, лошадь. Мишель правил, Жюмель, Кристина и дети устроились наверху, среди вещей, покрытых вощеной тканью. Джулия, Симеони, Бланш и Шевиньи шли сзади пешком, разбившись на пары.

Мишель сделал Джулии знак подойти. Она ускорила шаг и поравнялась с козлами экипажа. Лошадь тащилась так медленно, что ей не составило никакого труда обогнать бедное спотыкающееся животное.

Мишель свесился к ней с козел.

— Джулия, я хочу коснуться темы, которая, я знаю, вам неприятна. Когда-то вы рассказали мне, что убить Кюрнье Симеони и вас подстрекал иезуит падре Михаэлис. А дальше вы говорить отказались. Не знаком ли я с этим человеком…

— Да… Вы видели его при дворе королевы.

— Может быть, но я не припоминаю. Меня удивляет, что вы защищаете его всякий раз, как кто-нибудь назовет его имя. И меня пугает то влияние, которым начинает обладать этот человек. Похоже, что это он, непонятно, с какой выгодой для себя, провоцирует мятежи в Салоне, а потом гасит их, когда ему понадобится. Создается впечатление, что он управляет жизнью городка по какому-то одному ему известному плану. Ведь он и вас обоих использовал как инструменты.

Джулия тряхнула белокурыми волосами, забранными в сеточку.

— Здесь есть детали, которых вы не знаете и которые я не могу объяснить. Единственное, что я могу вам сказать, — это то, что падре Михаэлис спас мне жизнь, прятал меня, рискуя сам. Он человек истинной веры, настоящий идеалист, совершенно не похожий на тех прелатов, с которыми я была знакома. И я всегда сделаю все, о чем бы он меня ни попросил.

— Скажите по правде: а он в вас не влюблен?

Джулия вздрогнула и опустила голову.

— Думаю, да, по-своему. Но он всегда относился ко мне почтительно, и я уверена, что так будет и дальше. А почему вы спрашиваете?

Прежде чем ответить, Мишель понизил голос, насколько позволяло цоканье лошадиных копыт.