Илья Бриз - Держава под зверем

Я посмотрел на ожидающего моего ответа Егора и улыбнулся:

— А вот не хочу! — и, глянув на его недоумевающую рожу, выложил свои мысли.

Синельников задумался, и помаленьку его губы тоже растянулись в улыбке. Правильно Лаврентий Павлович тогда сказал, что на его лице все написано. Пришлось сунуть ему кулак под нос:

— Рано еще Светке иметь детей!

Этот хмырь расцвел еще больше:

— А мы никуда и не торопимся.

Спорное утверждение! Не знаю, как мой друг, а вот я домой тороплюсь! И дело совершенно не в детях. А в моей жене. Почему-то мне сегодня хочется пораньше ее увидеть. Впрочем, как и всегда…

Деревня. А вот не был я никогда в деревне по-настоящему. Даже в том мире. Так, проезжал мимо. Ну, ночевал несколько раз, когда к знакомым на рыбалку заглядывал. Городской я житель. А тут Галинка захотела меня познакомить со своей бабушкой. Ну какое к черту знакомство, если я прикачу под охраной батальона спецназа? Егор выручил. Перенес плановые учения бригады ВДВ в тот район. Десантники грамотно прочесали все вокруг и полностью контролируют местность. Здешнее население вроде бы не против. Основные уборочные работы проведены, а солдаты с народом вежливы. А уж как деревенские у нас падки на такое отношение…

Бабка у моей жены оказалась очень интересная. Политика и государственный строй ей до лампочки. «Лишь бы жить не мешали», как она выразилась. Неграмотная, но бойкая. Говорит все в глаза. Авторитетов для нее не существует. Высокая, на голову выше меня, костлявая, подслеповатая — вечно забывает свои очки на собственных волосах, а потом ищет их — и очень работящая. Ни минутки не может посидеть без дела. Родила восьмерых детей, но выжили пятеро. Не знаю, сколько у нее всего внуков, но то, что очень любит единственного ребенка своего младшего сына, весьма заметно. Обрадовалась внучке довольно прилично. Посмотрела на меня, буркнула «ноги вытирай», указав на половичок, и тут же усадила за стол. Как кормят в деревне? Не скажу, что вкусно, потому что это будет очень большим преуменьшением! Наваристый борщ со сметаной и свежим ржаным хлебом («Как знала! Сегодняшний», — сообщила бабка) — корочка которого натерта чесноком и… самогон. Прозрачный как слеза и мягонький. Градусов под шестьдесят, наверное. На мой вопрос: «Участковый куда смотрит?» — ответила: «Что ж он, дурной? Не на продажу же, а самой разговеться и хороших людей угостить». Налила мне и себе по полстакана и Галинке накапала на самое донышко.

А баня вечером… Мало того что пар до костей пробирает, а березовый веничек… Ну, если еще учесть, что я, как свою благоверную вижу в чем мать родила, сам не свой становлюсь… Н-да. В общем, хорошо мы с женой попарились… До последних сил. Еле потом постелили себе на сеновале. Под самым распахнутым окном положили на свежее душистое сено толстое одеяло шинельного сукна, чтобы не кололось, и только потом простыни, подушки и пуховое одеяло. Яркие колючие звезды смотрели прямо на нас. А мы, уставшие, но счастливые, на них.

— Васенька, а там, правда, тоже живут люди?

— Не знаю, родная. И никто пока не знает.

— А когда узнают?

— Ну, наверное, когда полетят туда.

— На Луне точно никого нет, там воздух отсутствует. Но на Марсе и на Венере должны же быть?

— И там нет никого. На Марсе ночью жуткая холодрыга за сотню градусов, а на Венере наоборот — круглые сутки жара под полтысячи и давление, как на пятикилометровой глубине у нас в океане.

— А есть у нас такие глубины?

Галинкина головка лежала у меня на груди, но сейчас она подняла ее, повернула и смотрела на меня широко открытыми глазами. Ничего увидеть в темноте она, конечно, не могла, но смотрела. Я погладил милую по шелковистым волосам и уложил обратно.

— Есть. И даже глубже.

Я гладил жену по голове и думал о том, что совершенно не хочу контролировать себя в разговорах с ней.

— А все-таки ты у меня, Васенька, странный. Иногда мне кажется, что ты пришелец с одной из этих далеких звезд. Все на свете знаешь.

— Не со звезд, родная моя, — решился я неожиданно для самого себя, — из будущего. Причем — из будущего другого мира.

— Как это? — она опять подняла головку и опять смотрела на меня широко раскрытыми глазами, доверчиво прижимаясь ко мне своей голой грудью.

И тогда я начал рассказывать ей все. И про параллельный мир, и про проект «Зверь», и про то, что было мне в том мире под семьдесят. Про свои беседы оттуда с отцом здесь и про Женю-Егора. Про то, что тот мир катится неизвестно куда, и про мое нежелание получить такое же здесь. Про то, что я считаю, что человеческая цивилизация не должна развиваться только вглубь, как там, нарываясь на все большие свои внутренние проблемы, а должна двигаться вширь и вдаль, к этим колючим огонькам звезд, которые смотрят на нас сейчас. Даже про свою случайную любовь той юности рассказал и про то, что у меня там остались дочь и внуки, которых я люблю. И страна осталась, которой я очень много должен. Не знаю сейчас, как ей помочь, но постараюсь сделать все возможное, чтобы святой долг отдать. Конечно, я не мог за одну ночь рассказать Галинке все. Это было просто невозможно. Но вот то, что во мне странным образом переплелись та жизнь и эта, что Светка здесь мне родная сестра, хотя там у меня вообще не было братьев и сестер, я все-таки успел рассказать.

— Бедненький, мой, — ее ладошка ласково гладила мою щеку, а слезы капали мне на грудь.

— Глупенькая, — я усмехнулся, — здесь у меня есть ты и моя держава. Я самый богатый человек в мире! Богаче просто быть не может!

Проснулся я, когда уже давно рассвело и под окном раскудахтались куры. Укутал поплотнее забавно сопящую носиком Галинку — утром в начале сентября уже довольно прохладно — натянул бриджи, мягкие кавказские сапоги, несколько пар которых мне надарили, сунул в карман вытащенную из кобуры привычную «Гюрзу» и по скрипучей лестнице спустился вниз. Во дворе на вытертом от утренней росы столе меня ждали заботливо укрытые вышитым полотенцем большой глиняный кувшин парного молока и половина каравая свежего белого хлеба — бабуся давно встала и, позаботившись о моем завтраке, куда-то умотала. Я с удовольствием потянулся. Эх. Хорошо-то как здесь! Но надо возвращаться в Москву: работы — выше крыши…

Все приемные аппараты УСИ работали без перерыва. Офицеры только успевали менять бобины и нажимать клавиши готовности, как тут же происходила синхронизация, и электромоторы начинали протягивать кинопленку. Информация шла потоком. Мы с Егором не успевали просматривать списки приходящих файлов. На девяносто девять процентов была только техническая и научная информация. Совсем немного из искусства того мира. И ничего о том, что происходит там вообще. Связь была односторонняя. Сработана закладка Викентьева — файл-сервер на восемьсот терабайт с подключенной автоматикой аппаратурой пробоя. Но у него самого, получается, по-прежнему доступа к аппаратам нет? Что же у них там произошло? Как нам с ними связаться? Нет, конечно, я, со своей ныне идеальной памятью, знал полностью теоретическую и техническую стороны аппаратуры пробоя в параллельный мир. Но, во-первых, без цифровых технологий заниматься здесь этим было пока бессмысленно. Значит, вынь да положь несколько лет для создания достаточно совершенных компьютеров. Без них необходимую точность настройки аппаратов не получить никаким способом. А во-вторых… численные значения параметров пробоя именно в наш мир и, соответственно, обратно, отсюда туда. Я их действительно никогда не знал. Вначале очень не хотелось напрягать Викентьева и наших молодых гениев, довольно ревностно относившихся к секретности проекта и своей значимости в нем. А потом… Потом мне этого просто не требовалось, так как все необходимое было забито в тех программах, которые предоставили мне ребята вместе с портативным аппаратом пробоя. Даже когда у нас здесь будет все необходимое, пробовать связаться отсюда с моим прошлым миром бессмысленно. Я достаточно хорошо разбираюсь в математике, чтобы понимать, что десять в минус четырнадцатой, чтобы найти хоть какой-нибудь параллельный мир вообще, и тем более десять в минус шестнадцатой, чтобы связаться с моей первой Родиной — это не просто низкая вероятность, а абсолютный ноль. Что нам остается? Ждать и надеяться, что Викентьев там разберется со всеми своими заморочками и все-таки выйдет на связь. А также дожидаться появления у нас здесь необходимого уровня технологий и после этого напрягать наших ученых, передав им всю информацию по теории пробоя. Может, что и придумают?