Илья Бриз - Держава под зверем

Закрывшийся колпак, кажется, отрезает от меня весь мир. Шипение надувшегося шланга дополнительно к сигнальному зеленому огоньку информирует о герметизации кабины. Привычная ухватистая ручка управления. Сколько я в том мире не летал на реактивных? Семнадцать лет. И здесь еще почти полтора года. А руки, ноги и, главное, подсознание все помнят! Четыреста двадцать часов налета на МиГ-29 и тысячи часов тренажера. Когда там врачи запретили мне летать, я с тренажеров долго не вылезал. Пытался хоть таким образом задушить зов неба. Но тренажеры — это не то. И вот теперь…

Даю полный форсаж. Почти восемнадцать тонн тяги при собственном взлетном весе машины семнадцать тонн прижимают нос истребителя к земле, заторможенные колеса со скрипом ползут по бетону. Отпускаю тормоза — самолет, как сорвавшийся с цепи пес, кидается вперед, вжимая меня в спинку кресла. Скорость стремительно нарастает… Пора! Плавно тяну ручку, самолет мгновенно отрывается от земли, и я, непрерывно увеличивая угол набора, ставлю машину вертикально, одновременно убирая шасси. Энерговооруженность машины свыше единицы! Зафиксировав вертикаль — скорость уже четыреста — кладу самолет на спину, проверяю высоту — тысяча четыреста, кручу «бочку» и иду вниз. Опускаю самолет пониже, уточняю свое место, тяну на косую петлю. Далее следует переворот на «горке», вираж, три четверти петли, «полубочка» на нисходящей вертикали, пролет над ВПП с «бочкой», разворот и вверх. Я могу! Я все помню! Я могу все!!! Восторг просто переполняет меня! Левая рука автоматически тянется к пульту и перекидывает тумблер ОВТ [64] отклоняемый вектор тяги в верхнее положение. Вот теперь я вообще Господь Бог в небе! Здесь еще не научились пользоваться этой системой. Просто не успели. Нет, там я сам никогда не пробовал запредельные фигуры на самолетах интегральной схемы, когда на закритических углах атаки почти половину подъемной силы дает фюзеляж. Их изобрели, когда меня уже отлучили от неба. Но на тренажерах-то отрабатывал!

Динамическое торможение — «Кобра»! Сто сорок градусов от горизонтали. Я просто чувствую, как с законцовок плоскостей срываются туго закрученные белые инверсионные вихри. Возврат в горизонтальный полет. РУД на полную, и вверх. «Кульбит» [65] «Кульбит», «Двойной кульбит», «Кадушка», «Вертолет» — эти фигуры высшего пилотажа возможно выполнить только на самолетах с ОВТ , горизонт, «Двойной кульбит», снова горизонт, «Бумеранг». Как же все-таки здорово! А теперь попробуем самое трудное. Прибрать тягу и вверх. Скорость падает. Плавненько, по чуть-чуть двигаю РУД. Тяга двигателей должна строго соответствовать текущему весу машины. Есть! Скорость ноль и я стою на реактивных струях двигателей, совсем немного подыгрывая ручкой. Секунда, две, три, четыре. Все! Если у гипотетического противника есть ракеты с боеголовками на эффекте Доплера, то они меня за это время уже гарантированно потеряли бы. Прибрать тягу. Самолет начинает скользить хвостом вниз. Ручку от себя — и машина как бы нехотя переваливается вперед. Пикирование с почти мгновенным набором скорости. Выход в горизонталь. Хорошо получилось, «Колокол» выполнен. Теперь можно и кое-что попроще. «Кадушку» или «Вертолет»?

— Ну, и как тебе после этого верить? — Берия укоризненно покачивает головой. — Ты теперь эту машину ломать будешь?

— Ни в коем случае! — я не оправдываюсь. Я — возражаю! — Эту машину невозможно сломать, Лаврентий Павлович! Электродистанционное управление вместе с бортовой системой стабилизации полета просто не даст превысить расчетные перегрузки, — конечно, я немного преувеличиваю. Как говорится, сдуру можно и… сломать.

— Ты в этом уверен? — сомнение в его голосе все-таки присутствует.

— Абсолютно! — Я наконец-то расстегиваю комбинезон и с удовольствием вытираю поданным техником полотенцем мокрую голову. Хорошо сегодня отвел душу! Завтра надо будет повторить. — Можете спросить у любого инженера по этой машине. Или любого летчика, кто на ней уже вылетел. Ведь пока все зачеты не сдашь, никого самостоятельно не выпустят.

— Разрешите обратиться, товарищ маршал Советского Союза? — тут же суется мой неугомонный ведомый Николай Зарубин. И на поощряющий кивок Берии продолжает: — Полковник Сталин говорит все правильно. Превысить расчетные перегрузки на этой машине невозможно. Чудо как хороша. Вот только запас снарядов на ней маловат. А обещанных ракет еще нет.

— Не беспокойтесь товарищ майор, — ухмыляется Лаврентий Павлович. С моим никогда не унывающим ведомым он давно знаком, — все будет. Работают коллективы. Но, как мне кажется, если вы будете стрелять так же метко, как на той войне, то сотни снарядов на любой бой вам вполне хватит и еще останется.

— Так точно, товарищ маршал Советского Союза! Буду стараться! — И, повернувшись ко мне, задает свой главный вопрос: — Вася, а что это было?

Берия, вроде бы успокоенный Зарубиным, тоже заинтересованно смотрит на меня. Я начинаю объяснять про динамическое торможение, «Кульбит», возможность открытия ракетно-пушечного огня из положения лежа на спине хвостом вперед по преследующему противнику, «Колокол» и другие фигуры. Сам не заметил, как подошли Саша Покрышкин, Павел Рычагов и другие пилоты. Разговор полностью перешел на профессиональные темы. Вот тут кто-то и произнес: «Комплекс фигур высшего пилотажа полковника Сталина».

«Кобра Сталина»? Ну не хотел я этого! Ей-ей, не хотел! Случайно получилось. Виктор Георгиевич [66] Хотя впервые в мире данную фигуру высшего пилотажа выполнил в испытательном полете на самолете Су-27 заслуженный летчик-испытатель СССР Игорь Волк, ей присвоено имя Виктора Георгиевича Пугачева, первым продемонстрировавшего «Кобру» на авиашоу , простите меня!

— Вы, Андрей Александрович, кто такой? — задал я вопрос.

В кабинете повисла тишина. Я вызвал Жданова на совещание ГКУ не просто так. Мне надоели бесконечные выкрутасы этого политического деятеля прошлого. До чертиков надоели! Нет, я не буду уподобляться подполковнику Караху из моей далекой юности того мира. Был у нас такой преподаватель тактики в погранучилище. Как специалист он был великолепен. Но дисциплиной нас, курсантов, задалбывал по-черному. Вызовет за какое-нибудь мелкое нарушение, задаст вопрос и тут же рот затыкает: «А я вам говорю, молчите, товарищ курсант!» Я дам Жданову высказаться.

— Мы все ждем, Андрей Александрович, — надо поторопить. Чего он на прямой вопрос не отвечает?

— Я — первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии. Член Политбюро ЦК КПСС. И я совершенно не понимаю, что вы здесь устраиваете.

О! Не понимает он, видите ли. Все он понимает. Знает кошка, чье мясо съела!