Андрей Величко - Гатчинский коршун

Я задумался. Понято, что радарами в Георгиевске занимались – тема была открыта полтора года назад, и уже появились первые результаты. Если немца не поддержать, практических результатов он не получит, это я помню точно. Если же пригласить сюда, то наш друг с третьего этажа торчащего посреди Лондона и недавно удостоенного посещения Птицы дома наверняка забеспокоится… С другой стороны, толковых инженеров нам остро не хватает. Значит, надо пригласить, но только нежно, незаметно для постороннего глаза… То есть отправить агента с предложением поработать у нас, но инкогнито. Значит, сначала выяснить вкусы этого Майера, чтобы приехавшая уговаривать агентесса соответствовала его представлениям о прекрасном. Условия – результаты работ будут нашими, но мы их обязуемся предоставить и германской стороне. Насчет того, за какие деньги, лучше вовсе не уточнять, однако… В общем, вот оно, последнее Танечкино задание перед декретом, подумал я, беря трубку телефона.

Позвонив, я вернулся к корреспонденции. Оставшиеся письма были рассортированы в две кучки – «разное» и «доносы на Деникина». По моей просьбе секретариат ставил этим доносам оценки по пятибалльной системе – исключительно за художественные достоинства, содержание если и будут оценивать, то совсем другие люди.

Тройка реформаторов при поддержке некоторого числа офицеров, в основном из фронтовиков, решительно взялась за реформирование армии. При этом Каледин пребывал в тени, на публике работали Мишель с Антоном Ивановичем. Естественно, что доносы писались именно на последнего… Особенную бурю вызвал проведенный им императорский указ о постоянной учебе высшего и среднего офицерства – «установить соответствующие занятия командного состава, начиная с командиров частей (полков) до командиров корпусов включительно, направленные к развитию военных познаний». Командный состав взвыл, императору косяком пошли письма, которые он с ходу переадресовывал ко мне.

Я выбрал одно из удостоившихся «пятерки» и прочитал. Какой-то полковник из-под Смоленска с детской обидой вопрошал, почему он, ветеран турецкой войны, должен на старости лет ломать голову над какой-то непонятной премудростью, в то время как его офицерам это в обязанность не вменено и они по-прежнему лоботрясничают за картами и по женскому полу?

Письма с единицами и двойками я даже смотреть не стал, и так ясно, что там косноязычные обвинения в педерастии. А вот насчет полковника… Не провести ли небольшой экспериментик? Я быстро написал ответ:

– Дорогой Сергей Тимофеевич! Я вас прекрасно понимаю. Сам тоже в возрасте, вот почитал ваше письмо и представил себе, как у меня какая-то (зачеркнуто) будет экзамены принимать… Тут вы правы, может получиться сплошное поношение сединам. Но выход есть. Зачем же вам самому надрываться? Вы уже хорошо послужили России, так дайте возможность сделать это и вашим офицерам. Пусть они за вас зачеты сдают, официально разрешаю! Но только оценка будет ставиться на балл ниже. То есть сдадут они что-нибудь на «хорошо», а вам в зачетную книжку трояк влепят. Зато если ухитрятся получить пять с плюсом – пять ваши! Так что вы уж их не жалейте, ибо тяжело в учении – легко сами знаете где. С уважением, Найденов.

На этом работу с письмами я закончил и приступил к просмотру текущих материалов по Второму Собору. В общем, опыт первого сказался положительно – теперь, читая материалы, можно было ржать не непрерывно, как с первым, а только в избранных местах.

В этом Соборе приняли участие и большевики. Причем не только в рассуждении использовать его как трибуну для агитации (хотя из трех их делегатов два были именно болтунами), а и с целью, если получится, принять участие в работке создаваемых этим собором легальных органов народовластия. Ильич даже написал специальную работу, в которой указывал на обострение противоречий между основными империалистическими державами и делал вывод, что большевики этим не имеют права не воспользоваться. Во исполнение чего в Питер был командирован товарищ Коба, где он под фамилией Сталин устроился вагоновожатым в организующееся трамвайное депо – большое, но только что возникшее предприятие, где коллектив еще только складывается. Теперь в числе коллекционных документов у меня была не только кляуза Толстого, но и фотография товарища Сталина за штурвалом трамвая и с трубкой. Понятно, что в Собор он проскочил без особых трудностей. Там Иосиф Виссарионович выступал в основном по национальному вопросу…

Я взял стенограмму его последнего выступления и начал читать:

«Водитель трамвая везет народ, не интересуясь, кто его пассажиры по национальности. Он везет русского, татарина, немца… Даже еврея – и то везет! И если он начнет оглядываться назад, выяснять, кто его пассажиры, где они сидят и прочее – трамвай может даже сойти с рельсов. Наша страна – гораздо более сложный механизм, чем трамвай. И если мы будем продолжать как-то делить ее граждан на людей разного сорта – сход с рельсов неминуем…»

Собор имел задачей избрать Конституционное Собрание и выработать наказы по его работе. Делегаты еще не знали, что принято решение в порядке эксперимента предложить Собору избрать двух министров – одного на давно существующий пост министра земледелия, другого – на вновь организуемый министра по делам национальностей. Правда, так уж получилось, что товарищ Сталин это знал.

Надо будет ему вторую жену подобрать получше, подумал я, а то сам он нашел какую-то… не очень уравновешенную, так скажем. Взяла и застрелилась… Наши девочки станут тебе стреляться, держи карман шире. Сами кого угодно пристрелят и скажут, что так и было! Или, может, лучше сделать так, чтобы первая не помирала, она же вроде еще жива? Уточнить ситуацию, сделал я пометку в своем блокноте.

Под занавес работы Собора Гоша собирался озвучить несколько указов, в том числе о снятии всех ограничений со старообрядцев и отмене черты оседлости. И если с первым все было просто, то второе предполагалось сделать поэтапно, под контролем того самого национального министерства и еще одной небольшой конторы – Комитета по правам граждан. Потому как, пока эти граждане ими не научились пользоваться, не нанося ущерба России, их придется тонко и незаметно направлять, чем и должен был заняться это комитет.

Дальше выступила делегатка от Рабочее-Крестьянской партии Елизавета Хрунова, среди питерской богемы более известная как мадам Луиза. Она много и горячо говорила о правах женщин, периодически вставляя в свою речь приветы Гучкову от персонала «Путаниума». Потому что следующим выступающим должен был стать этот тип, и надо было создать в зале соответствующую атмосферу… И таки создала, призывы Гучкова к резолюции о немедленном созыве парламента не встретили должного отклика. В общем, работа шла нормально, без эксцессов – ну не считать же таковым набитие морды Зиновьеву! Тем более, что оно произошло не в зале заседаний, а, так сказать, в кулуарах. Шел себе делегат от Почаевской епархии Труфанов, переживал потихоньку на национальные темы, а тут – Зиновьев! Ну, иеромонах и не стерпел. Но подоспели прогрессивные силы и быстро скрутили раба божия… Медицинское заключение о его повреждении рассудком на почве delirium tremens было готово заранее, а недавно организованная специальная психбольница как раз сильно нуждалась в пациентах. Потому как являлся этот Илиодор личностью скандальной и совершенно неуправляемой, но уже начинавшей приобретать популярность. Вот и пусть себе как начал, так и закончит, ибо нех – подумал я, ставя утверждающую закорючку на соответствующий документ. Делегат – лицо неприкосновенное, это Гоша своей рукой подписал! Нельзя делегата по морде, даже по такой, как у Зиновьева – по крайней мере, без предварительного согласования.