И Намор - В третью стражу [СИ]

***

- Выпьем кофе? - предложил Баст, когда они добрались до деревни.

- Да, пожалуй, - улыбнулась она в ответ. Настоящая немецкая жена должна улыбаться мужу, показывая, что у них все в порядке.

Они оставили лыжи у крыльца, и зашли в дом. Это был маленький деревенский трактир, не баловавший посетителей разнообразием закусок и горячих блюд, но зато предлагавший путнику то же отношение, что получали и собиравшиеся здесь по вечерам местные жители. Ну, а семейство Шаунбург и вовсе не было "случайными прохожими". Замок Риттеров Шаунбург стоит в долине как бы ни дольше, чем существует эта деревня.

Вильда спросила еще горячего шоколаду, а Баст, сидевший напротив, пил кофе и раскуривал сигару. Рюмка коньяка, стоявшая перед ним, оставалась нетронутой.

- Вильда, - сказал Баст, становясь серьезным, и фрау Шаунбург неожиданно поняла, что вся эта лыжная прогулка была задумана с одной только целью: поговорить с ней о чем-то чрезвычайно серьезном. - Обстоятельства принуждают меня на некоторое время покинуть Германию.

- Что значит, покинуть? - тихо спросила Вильда, зная как минимум полдюжины людей, которых "обстоятельства" уже принудили покинуть Германию. Конечно, Баст фон Шаунбург не был социал-демократом, как Людо Ройф. Разумеется, он был чистокровным баварским дворянином, а не евреем, как Карл Берг. Однако, насколько ей было известно, от ее собственного дяди Франца фон Эппа - человека, не склонного к пустой болтовне, - в свое время Баст был близок к Герману Эрхардту, год назад бежавшему в Австрию, да и Рэма он, кажется, знал лично. Так что фраза, произнесенная сейчас Бастом, могла означать многое.

- Не то, что ты подумала, - покачал он головой. - Ты никогда не спрашивала меня, Ви, где я работаю и чем занимаюсь. - Продолжил он, глядя ей прямо в глаза. - Должен сказать, я тебе за это благодарен, потому что мы живем в такое время, когда есть вещи, о которых нельзя рассказать даже жене.

- Ты...

- Я работаю для Германии, - ответил он на вопрос, которого не дал ей задать, и уточнил, чтобы не оставалось место сомнениям: - Я предан фюреру и партии, членом которой являюсь. Но у каждого свой путь служения, и то, чем я занимаюсь, крайне важно и крайне секретно.

- Это опасно? - спросила Вильда, начиная догадываться, о чем они говорят.

- Я написал завещание, - вместо прямого ответа, сказал Баст. - И отдал все необходимые распоряжения. Если со мной что-нибудь случится, ты ни в чем не будешь нуждаться.

- А...

Но Баст вел свою линию, и сбить его с мысли было невозможно.

- Если ты вдруг забеременела сегодня, то мне бы хотелось, чтобы девочку звали Брунгильда, а мальчика - Конрад.

- Когда ты уезжаешь? - Спрашивать о чем-либо другом было, судя по всему, бессмысленно.

- Сегодня, - он поднял, наконец, рюмку, понюхал и выпил коньяк.

- Куда ты едешь, - она не знала, радоваться ли случившемуся, или плакать. - Или это тоже секрет?

- Нет, это не секрет, - Баст вернул рюмку на стол. - Я еду в Амстердам.

***

Баст сел за руль. В принципе, можно было ехать: мотор уже разогрелся, да и причин задерживаться в имении у него не было. Однако он медлил, смотрел вполоборота, на вышедшую его проводить Вильду. Она была красива, и все время их знакомства он пытался убедить себя, что эта зеленоглазая и рыжеволосая - мед и красное вино - стройная женщина должна вызывать у него бешеное желание. Не вызывала, хотя была на его взгляд куда как красивее всех прочих известных ему женщин. Она действительно хороша: изумрудный блеск больших глаз и червонное золото волос. Он мог ею любоваться, и любовался, но не хотел ее, даже когда она представала перед ним во всей своей царственной наготе. Увы, и эта попытка оказалась неудачной, и Баст фон Шаунбург был даже рад, что начальство решило направить его в Нидерланды. В конце концов, лучше рисковать своей головой, играя в опасные игры рыцарей плаща и кинжала, чем разрушать себе душу несбыточным желанием быть как все. Увы, но член НСДАП с 1928 года, сотрудник СД гауптштурмфюрер СС Себастиан фон Шаунбург "западал" только на золотоволосых мальчиков, знал это и страдал, не имея возможности, ни удовлетворить свою страсть, ни изменить ее направленность.

Из газет:

Прибывший из Наталя Гидросамолёт-гигант "Lieutenant-de-Vaisseau-Paris" приводнился в Фор-Дё-Франс...

Большое возбуждение в румынской общественности вызвали недавние разоблачения шпионской деятельности немецкой тайной полиции

Рассматривая взаимоотношения Польши с её соседями, газета "Курьер Варшавски" подводит грустный баланс: "На юге у нас нет хороших взаимоотношений ни с Чехословакией, ни с Румынией, как и со всей Малой Антантой. На севере длительный спор с Литвой принял формы раздора со всем Балтийским союзом (Литва, Латвия, Эстония). Вызывает наши опасения и то, что на западе мы имеем очень обманчивую дружбу с Третьей Империей.

Боже, Царя храни!

Сильный, Державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный!

Бо-о-оже, Царя храни!

Вставай, проклятьем заклеймённый,

Голодный, угнетенный люд!

Наш разум - кратер раскалённый,

Потоки лавы мир зальют.

В редакционном коридоре Дмитрий буквально с разбега столкнулся с Ореховым[20].

- Миль пардон, Василий Васильевич! Ради Бога, простите! Мне нельзя быть таким рассеянным. - Сказал он, остановившись и вежливо склонив голову в знак извинения и приветствия.

- Полноте, Митенька. Не казнитесь, - Отечески усмехнулся в ответ Орехов. - Не иначе статью новую обдумывали?

- Да. В следующий номер надобно успеть.

- Сознайтесь, это будет нечто инфернальное? - Заговорщицки подмигнул редактор и даже причмокнул губами, как бы предвкушая будущую статью. - Нечто этакое , - тут Орехов как-то по особенному повернул полураскрытую ладонь, - о зверствах кровавых чекистских палачей?

Ответить Дмитрий не успел, Орехов сменил тему, как умел делать, кажется, он один.

- Впрочем, я отвлёкся, - лицо редактора вдруг поскучнело, - как раз хотел пригласить вас, Дмитрий Юрьевич, к себе. Есть серьёзный разговор.

Переход от покровительственного тона к сухому официальному языку ничего хорошего не обещал.

"Не суетимся. Улыбаемся. Вот идёт по коридору старшая машинистка, игриво машет рукой, старая перечница!. Так. Улыбаемся и машем. Какого рожна потребовалось от меня Орехову? Всё чисто. Связник добрался нормально. При передаче нас никто не видел. Улыбаемся и машем".

- Присаживайтесь, Дмитрий Юрьевич. - Сказал Орехов, когда они оказались в его кабинете. За закрытой дверью, так сказать. - Чай, кофе?

- Благодарю вас, Василий Васильевич. Пожалуй, кофе, - ответил, садясь на свободный стул, Дмитрий. - Никак не могу привыкнуть к тем опилкам, какие здесь за чай выдают. Простите.