Владимир Гусев - Охотник на вирусов

– То-то Лариса Артемьевна тебя так превозносит! Внакладе ты не остался. Вопрос с постоянной памятью худо-бедно решился. Труднее было с оперативной. Ее тебе требовалось много, очень много. Гораздо больше, чем было у всех машин «Эллипса», вместе взятых.

– Не совсем так. Ты рассматриваешь мозг как гиперсуперкомпьютер, а это неправильно.

– Кстати, как ты впрягал в одну повозку «Нейроны» и «еэски»? – перебиваю Петю. Мне важны практические моменты, а не теоретические изыски.

– Программным путем преобразовывал двоичные компьютеры в нейронные. Это оптимальный путь. Дело в том, что один-единственный нейрон способен иногда распознавать целое слово. И, кроме того...

Пеночкин снимает очки, начинает жестикулировать, и я чувствую себя, словно рыцарь, противник которого зазевался и неосторожно опустил щит. Грудь его

беззащитна, через минуту я нанесу неотразимый удар, но Петя все еще не понимает этого.

– Таким образом, последние проблемы были решены как раз полгода назад.

– Да. И я сразу же приступил к экспериментам. Допив кофе, Пеночкин удовлетворенно крякает,

надевает очки и подмигивает. Мне становится скучно. Ну, а что еще от него можно было ожидать? Неудачник – он и есть неудачник. Хорошим идеям следует держаться от таких субъектов подальше.

– И ты хочешь сказать, что тебе удалось создать модель человека? С помощью этих набитых БИСами, ОБИСами и прочим полупроводниковым дерьмом железных ящиков? Модель, обладающую пятью органами чувств, умеющую смеяться и плакать, ненавидеть и любить? И размножаться? Да к тому же заключающую в себе некую неуловимую субстанцию по имени «душа»?

Вот так вот. Нужно, нужно было поставить нахала на место.

– Нет, конечно, – спокойно возражает Пеночкин. – Моя цель была гораздо скромнее: моделирование искусственного интеллекта, обладающего сознанием. Ну, и некоторыми неотъемлемыми качествами разумного существа.

– Способностью к самоубийству?

– Я на второе место поставил возможность предсказывать будущее.

– Электронный оракул? В помощь гадалкам? А на первое?

– Речь. Борис Федорович Поршнев еще сорок с лишним лет показал, что есть основной признак, отличающий человека от животных.

– А как насчет эмоций? Тебе удалось их смоделировать?

Я ставлю пустую чашечку на стол. Петя тут же сгребает кофейные аксессуары и прячет их в тумбочку соседнего стола.

– Не знаю. Не думаю, – говорит он наконец. – Ну, конечно, же нет!

– Тогда это чудо-юдо, которое ты сотворил, – не человек. Это нелюдь, Голем, Франкенштейн! И даже хуже. Последний-то был хоть из плоти и крови, а твой...

– Но я не собирался создавать гомункулуса. Разве я говорил так? Искусственное сознание – вот моя скромная цель.

Петя вновь усаживается напротив меня. Я пристально смотрю в его наивные голубые глаза и молчу. Молчу так долго, что он, поежившись, начинает отчаянно подмигивать мне чуть ли не раз в секунду. С частотой один герц.

Сейчас я задам вопрос, на который он не сможет ответить, а потом... У нас осталось ровно пятнадцать минут.

– Зачем? – тихо спрашиваю я. – Зачем ты это сделал?

Пеночкин недоуменно пожимает плечами и, поглядывая на меня, как на первоклассника, не понимающего, для чего учить таблицу умножения, если есть такие удобные и умные калькуляторы, говорит:

– Чтобы познать человека. Чтобы сделать первый шаг к выполнению древнего завета: «Познай самого себя»!

Нервно подмигнув, Петя ждет возражений, но я молчу. Списав затянувшуюся паузу на мою туповатость, Пеночкин вскакивает со стула и, выписывая вокруг меня замысловатую орбиту, начинает с жаром объяснять:

– Понимаешь, этот вопрос относится к числу проклятых. Их, в общем-то, не так и много. А скорее всего только один. «В чем смысл жизни человека» и «Что есть человек» – это почти одно и то же, верно? Зная ответ на один из этих вопросов, вполне можно вычислить ответ и на другой. Да и на все остальные тоже. Но главная закавыка в чем? Нам не с кем сравнивать. В этом вся и сложность, вся и трагедия бытия человеческого. Любая наука начинается с классификации и сравнения, но человек – единствен и неповторим. Нет на Земле другого подобного феномена!

Остановившись, чтобы перевести дух, Петя выжидающе смотрит на меня, но я молчу. Я не собираюсь предлагать ему сравнивать между собой людей разных времен и культур. А тем более замешивать сюда высших животных. В логике ему не откажешь. Человек – единственное разумное существо на Земле. В этом и ответ на мой дурацкий вопрос «зачем»?

– И это все? Эта эфемерная проблема – единственное, из-за чего ты пошел на должностное преступление? – спрашиваю я, становясь напротив Пеночкина.

– Единственная. Она и у человечества – единственная.

Мне надоедает смотреть в нахальные голубые глаза и, заложив руки за спину, я прогуливаюсь между заваленными распечатками столами и беспорядочно расставленными стульями.

– И что же будет, когда человечество получит ответ на этот проклятый вопрос?

– Пессимист сказал бы – конец света. Оптимист – пробуждение истинного человека, богочеловека. Понимаешь, да? Человек, познавший самого себя, – это уже иное существо, чем-то неуловимо отличающееся от себя прежнего. А может быть, и вполне уловимо. Новый человек...

– Или нелюдь. В человеке столько всего заложено... Не вылупится ли из него дьяволочеловек? Не боишься?

– Боюсь. Но рано или поздно это должно произойти. Ибо сказано: кончится время и настанут сроки.

Да. У нас осталось только семь минут.

– Ты уверен, что твоя гипотеза о сознании как продукте взаимодействия двух полушарий головного мозга верна? И что твоя дорогостоящая кибернетическая игрушка – действительно разумное существо?

– Абсолютно.

Его самоуверенность начинает бесить меня.

– И ты можешь это чем-нибудь доказать?

– Одно из доказательств ты получил позавчера ночью.

Некрасивые губы Пеночкина изгибаются в едва заметной улыбке. Пауза вновь неприлично затягивается.

– Ты не догадываешься, кому пытался назначить свидание?

– Еще вчера сообразил. Но это не аргумент. Первые диалоги с компьютерами состоялись еще тридцать с лишним лет назад. И уже тогда наблюдатель был не в состоянии определить, с кем он говорит – с человеком или машиной.

– С тех пор методики весьма усложнились. По тестам Иванова-Смита интеллект Элли соответствует способностям восьмилетнего ребенка.

– Значит, методики по-прежнему несовершенны. А владение речью и способность к предсказаниям еще не делают набитый БИСами ящик разумным существом.

– Элли способна к творчеству. Не каждый человек раскрывает эту свою способность. Жизнь часто ввергает его в трясину машиноподобного существования. Но каждое разумное существо должно быть творцом.