Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели

Зеленый чай давно остыл в стеклянной колбе, но она сделала несколько глотков с наслаждением. Будто бедуин, добравшийся до колодца под сенью финиковых пальм. Прикурила длинную сигарету давно забытой марки «Фемина». Отличные выпускали братья-болгары сигареты в далекие шестидесятые, самое начало семидесятых годов, из настоящего, ароматного и легкого турецкого табака. Длинные, размера «кинг-сайз», только тогда этот иноязычный термин не употреблялся. С золотым обрезом, чуть подлиннее нынешних фильтров. Лакированная красная коробка с портретом девушки, похожей на Мерлин Монро, шикарно держащей в отставленной руке эту же сигарету. И цена совершенно смешная — тридцать пять копеек «хрущевскими» [8] «Хрущевские» — деньги, появившиеся в 1961 году после деноминации в 10 раз по отношению к «сталинским». Один хрущевский рубль для выезжающих за границу в Госбанке менялся в соотношении 64 коп. за доллар. На черном рынке, наоборот, ходил три к одному, плюс до десяти лет тюрьмы, если поймают на «незаконных валютных операциях». . Куда они враз и навсегда делись потом — загадка мировой истории. Наверное, туда, куда и сигареты «Вавель», чуть ли не ключевой момент их с Новиковым знакомства. А по заказу здесь, в баре Замка, немедленно появились те и другие, ничуть не хуже, чем прежние.

— Ну и о чем ты хотел со мной поговорить? — спросила Ирина непривычно жестковатым тоном, не слишком сейчас уместным. Будто только что ничего и не было. Так говорят женщины, настраиваясь на семейный скандал. Не попадешь в правильный тон — и понеслось. Попадешь — еще хуже.

Единственный правильный ход — уйти в другую плоскость настроений и интонаций.

Не торопясь, не делая резких движений и не отвечая, Андрей отправился в туалетную комнату, почистил зубы, причесался, побрился «Жиллетом», вытер щеки сухо и резко пахнущим одеколоном.

Вернулся, прихватив по пути бутылку пресловутого миндального ликера. Сел, тоже закурил, глядя на Ирину прозрачным взглядом.

Она свою сигарету успела докурить на две трети.

— Да так, по мелочи…

Он ее с юности поражал умением продолжать любой прерванный разговор или даже завершать вслух не высказанные цепочки мыслей.

Ирине показалось, что они снова сидят в квартире ее бывшего мужа на улице Горького. В совсем далеком восемьдесят втором году. Новиков, потомок отмененных революцией князей, тогда переиграл ее по всем статьям, и она кинулась ему на шею, боясь, что вдруг в следующую минуту он опять исчезнет… И навсегда!

— А мелочь заключается вот в чем… Я здесь вскоре непременно подохну, это без вариантов, и не пытайся спорить. Вы, кто раньше, кто позже, — тоже. Унесетесь. В снега времен и в даль веков…

— Блока нужно точнее цитировать, — бесцветным голосом сказала Ирина.

— Прочитать целиком и полностью? Свободно. Только смысла не вижу. «Бубенчик под дугой лепечет о том, что счастие прошло…»

Сделал паузу, глядя в потолок. Продолжил:

«И только сбруя золотая всю ночь видна… Всю ночь слышна… А ты душа, душа глухая… Пьяным-пьяна… пьяным-пьяна…»Близко к тексту?

— Андрей, зачем ты опять ерничаешь?

— Я? Да о чем ты? Я, собственно, хотел задать абсолютно нейтральный вопрос — ты хочешь снова стать двадцатилетней?

Ирина не поняла. Зачастую мысль его двигалась очень извилистыми тропками, и понять, куда она выбралась сейчас, получалось не сразу.

— Нет, я в абсолютно буквальном смысле. Мы окончательно и бесповоротно отсюда сматываемся. В Южную Африку, в конец прошлого века. Это решено и обсуждению не подлежит. По придуманной мной легенде нам там следует объявиться слегка постарше, чем знаменитый «Капитан Сорвиголова», но не сильно. Считаем — года по двадцать два — двадцать пять. Верные подруги должны быть чуть помоложе. Последнее время тебе около тридцати…

Тут Новиков Ирине слегка польстил. Тридцать реальных ей было в восемьдесят четвертом. А сколько с тех пор воды утекло… Но не важно.

— Снова двадцать — хочешь?

— Каким образом?

— Сделаем, суть же не в этом.

Ирина задумалась. На самом деле задумалась, взяла из коробки вторую сигарету.

— Двадцать — внешне?

— Гормонально — тоже, — чуть улыбнулся Андрей. — Память и прочее — при нас.

— Тогда — о чем спрашивать?

— Я так и думал. А остальные девочки как отнесутся?

— О ком речь?

— Лариса, Сильвия. Об Анне не говорю, она и так…

Анне на самом деле было двадцать три, реальных, на них она и выглядела.

— Сильвия — не ко мне вопрос. Что пожелает, то и сделает. А с Ларисой поговорю…

— Есть основания сомневаться?

— Да кто ж ее знает… А когда уходим?

— Через неделю максимум. Сумеем раньше — еще лучше. Корабли нужно до ума довести, чтоб лет двадцать ходили по морям и океанам без дозаправки и капитального ремонта. Других препятствий нет.

Ирине было абсолютно все равно, куда отправляться, в каком мире жить, что там делать. Был бы Андрей рядом, и исчезло бы с его лица это выражение тяжелой тоски, которое он старательно, но безуспешно от нее маскировал. Она даже на Средневековье согласна, люди и там жили, как известно из книг — с удовольствием, не стесненные рамками позднейших правил и обычаев. Свои, разумеется, тоже были, но не для всех обязательные. Не настолько обязательные…

Ирина пересела на подлокотник его кресла, обняла за плечи, наклонилась, поцеловала в щеку.

— Долго ли нам мучиться, Дмитрич? — спросила она, цитируя жену протопопа Аввакума.

— До самыя до смерти, матушка, до самыя до смерти, — ответил он в тон.

— Инда еще побредем…

В океан маленькая эскадра двинулась прохладным, но тихим солнечным днем. Словно бы не зима с пургой, штормами и морозами малого ледникового периода здесь только что свирепствовала, а вернулось неожиданно «индейское лето» [9] По-русски — «бабье лето». .

Из бухты вначале вышла «Валгалла», своим громадным корпусом раздвигая мелкие прибойные волны, за ней крейсер «Изумруд», отдавший, как положено военному кораблю, прощальный салют Замку из кормовой пушки, и последним «Призрак», пока не поднявший парусов.

С мостика яхты Ирина и Лариса, сжимая в пальцах тяжелые морские бинокли, смотрели на серые бастионы грандиозной и на вид неприступной твердыни, оставляемой, может быть, навсегда. У парапета нависающего над обрывом «ласточкина гнезда», пристроенного к угловой башне, стоял и махал им рукой Антон. Ему, наверное, сейчас тоже было тоскливо. Проводит корабли, и что дальше? Снова начнет жить сам по себе, один, никому не нужный?

Это, конечно, чисто женский подход, но очень правильный.

Во время перехода через Атлантику большая часть компании располагалась на «Валгалле», со всеми удобствами. Только те, кто не боялся качки и любил экзотику, из женщин — Ирина, Лариса и Анна, выбрали «Призрак». Комфорт на яхте был вполне приемлемый, но в сравнении с пароходом несколько тесновато, само собой. Каюты подходят только для сна, значит, вся культурная жизнь, включая завтраки, обеды, ужины, — все в кают-компании. По палубе без страховки не погуляешь — в океане всю дорогу волнение не меньше четырехбалльного. При смене галсов холодная соленая волна захлестывала и на мостик. Зато вид с него, и из рубки открывался великолепный. Пугающий и одновременно радующий душу. Картины Айвазовского в натуральном воплощении. Похороны за счет заказчика.