Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели

Когда Дмитрий, на флотоводца в Академии не учившийся, завершивший карьеру в советской должности командира тральщика, но удививший самого Колчака невероятной лихостью и пренебрежением любыми канонами, наподобие Ушакова, указал Владимиру путь к победе над половиной Гранд-флита, тот схватился за голову.

— Да где же были мои глаза и мозги!

— Не бери в голову, — успокоил его Воронцов. — Лет через десять, если доживем и домой вернемся, из тебя толковый комфлота выйдет, а может — начальник Главморштаба. Я в преферанс целый год учился, пока кое-что соображать начал. Один великий ас Второй мировой [92] А. Покрышкин, трижды Герой Советского Союза. якобы первый придумал формулу победы в воздушных боях: «Высота, скорость, маневр, огонь». С детства я над этим смеялся — как будто хоть один пилот любой воюющей армии пробовал иначе. Хоть на «Спитфайрах», хоть на «мессерах» или «Зеро»… Но мы не об этом. В море выходим вместе, перед Игольным мысом разойдемся, если что пойдет не так — я тебя прикрою.

Лицо Дмитрия вдруг стало печальным. Это трудно представить, но тем не менее…

— К сожалению, в этом случае мне придется уничтожить противника окончательно. Без свидетелей. Если кого с воды подберем — до конца войны ему воли не видать. Понял?

— Чего не понять, господин адмирал? «Валгаллу» подставлять нельзя. Постараемся без этого обойтись. А я что — с меня не спросится.

— Вот и хорошо. Ты сегодня ночью «без шума и пыли» выходи в море, а я завтра после обеда объявлю губернатору, что дела требуют моего присутствия на Мадагаскаре. Зачем, какие — никого не касается. О месте и времени рандеву договоримся по обстановке.

«Изумруд», пользуясь радио- и видеолокаторами, обошел караван намного мористее правофлангового крейсера. Бездымность машин и возможность наблюдать, приподняв над краем горизонта только салинг грот-мачты, делали его истинным «Летучим голландцем». Самый зоркий сигнальщик едва ли способен заметить на двадцатимильной дистанции тоненькую черточку окрашенной под цвет моря и неба мачты.

Компьютеры изображали на большом плоском экране в примыкающей к ходовой рубке командирской каюте объемную реконструкцию британского походного ордера. Как он выглядел бы с воздушного разведчика, скажем, летающей лодки «Каталина», барражирующей километрах в трех над конвоем.

Да, все получалось, как посоветовал Воронцов.

Зайдя с кормовых ракурсов замыкающих стой крейсеров, Белли дал машинам команду на «самый полный». Минут за десять «Изумруд» разогнался до сорока узлов. И кое-что в запасе еще было. Если поднажать, сорок три — сорок четыре выжать можно.

Между крейсерами был двухмильный просвет. В него Владимир и целился. Слишком поздно они его заметили. Не на те румбы смотрели.

Ну и окраска «Изумруда» великолепно сливалась с цветом бурного моря, и дыма из труб, как сказано, не было. Для тех времен это само по себе абсурд. Сигнальщики фактически увидели только бурун под форштевнем крейсера. На несколько секунд раньше, чем он открыл беглый огонь из баковой и двух передних казематных пушек.

Сейчас Белли не требовалось соблюдать политес, и абстрактный гуманизм его не занимал. Какой гуманизм, если самому рыб, упаси бог, в ближайшие полчаса кормить придется!

Комендоры «Изумруда» умели попадать в цель со ста кабельтов, так что двадцать для них — пистолетная дистанция. Фугасные снаряды смели с мостиков «Аррогана» и «Гладиатора» почти весь командный состав, сигнальщиков и рулевых. В боевые рубки перейти никому в голову не пришло. Так ведь и боя не ожидалось. Даже в Русско-японскую, в разгар ожесточенных эскадренных сражений, многие командиры и адмиралы предпочитали оставаться без броневого прикрытия. Кто из лихости, кто по причине плохого обзора и тесноты тогдашних рубок.

Два новейших по тому времени, скоростных и хорошо вооруженных крейсера за несколько минут полностью утратили боеспособность. Машины работали, большинство орудий уцелели, только командовать было некому. Несколько оставшихся в строю мичманов и лейтенантов, потрясенных видом мостиков, залитых кровью, заваленных телами убитых и раненых, первым делом занялись организацией медицинской помощи тем, кому еще можно помочь, и выяснением, кому принимать командование.

До ближайших крейсеров флангового прикрытия было около четырех миль, что вправо, что влево. Пока на них услышали частые залпы, увидели, что творится в арьергарде, начали принимать какие-то решения и обмениваться сигналами, «Изумруд» прорвался внутрь ордера. Теперь с обеих сторон его прикрывали параллельно идущие колонны транспортов, густо дымящие, держащие примерно трехкабельтовые дистанции между мателотами. Это, несомненно, было опасно в навигационном смысле, но позволяло как-то управлять конвоем. Растянись он вдвое, сама идея охранения теряла смысл.

Крейсер вошел в правый коридор, между западной и центральной колонной неуклюжих пузатых посудин, глубоко сидящих в воде, одышливо хрипящих машинными вентиляторами, взбивающих серо-зеленую воду единственными, по преимуществу, винтами. Риск маневра был огромный. Свободный просвет между транспортами не превышал восьми кабельтов. Стоит одному из рулевых, сознательно или по неосторожности, переложить рули — конец. «Изумруду» уклоняться некуда и некогда. Врубится с разгона в грязный, покрытый ржавыми потеками борт, рассечет «лайбу» пополам, но и сам уйдет на дно, исковерканный, как пивная банка под сапогом.

Белли, поравнявшись с концевым пароходом, дал машинам последовательно: «стоп», «полный назад» и, слегка выждав, «средний вперед».

Этим маневром удалось почти мгновенно сбросить скорость до двадцати узлов. Громадный бурун, вспухший под кормой крейсера, и спутная волна из-под форштевня ударили по ближайшим судам не хуже внезапного шквала, отбрасывая их в стороны от курса.

С мостика и боевых постов «Изумруда» едва ли не на расстоянии вытянутой руки (по морским масштабам), видны были недоумевающие лица оказавшихся на палубе солдат, перепуганные и остолбеневшие штурманы и капитаны, впервые в жизни призванные на войну и наконец-то ее увидевшие. В самом конкретном воплощении.

Белли приказал вести огонь вперед по курсу, с кормы и с обоих бортов, не только главным калибром, но и из тридцатисемимиллиметровых спаренных автоматов. Это был не бой — просто расстрел. В упор. Пароходы — не крейсера. Фугасные снаряды с трубками, установленными «на удар», едва вылетая из стволов, взрывались под кормой, в районе машинных отделений ниже ватерлинии, или — где придется, по-настоящему целиться было просто некогда. Заряжающие швыряли унитары на лотки казенников, едва успевая уклоняться от вылетающих на откате гильз, бомбардир-наводчики нажимали спусковые педали, не подправляя прицелов. Куда-нибудь все равно попадет. В корпус или в воду под бортом — не важно. Что прямые попадания, что гидродинамические удары почти одинаково корежили и отрывали листы старой обшивки, перекашивали на фундаментах котлы и паровые машины.