Андрей Ерпылев - Зазеркальные близнецы

Бекбулатов возвращался в Екатеринбург в подавленном состоянии. Надежды потрясти одного из главных фигурантов по делу “хоревского героина” Цыплевича Матвея Иосифовича, известного в определенных кругах под кличкой Химик, провалились в тартарары. Старый наркоман был найден задушенным в камере-одиночке Челябинского централа на следующее утро после этапирования туда всей гоп-компании. Видимо, у неустановленных лиц, весьма заинтересованных в его молчании, оказались очень длинные руки, которым были нипочем высокие стены и крепкие решетки.

На смену тяжкому непрерывному труду и недосыпу последней недели пришло расслабление, сходное по симптомам с похмельем после недельного запоя, отягощенного разного рода развлечениями. Славная езда на отличном автомобиле и превосходная трасса уже совсем не радовали. Больше всего сейчас хотелось побыстрее добраться до аэропорта, сесть в уютное самолетное кресло, ни о чем более не думать до самого Санкт-Петербурга, а там, поплакавшись в жилетку все понимающему другу, схватиться за дело снова и грызть, грызть его, не жалея зубов…

Когда впереди замаячил знакомый пикет, штаб-ротмистр только ругнулся про себя, сбавляя скорость. За заботами он так и не успел спросить о причинах такой непонятной строгости в центре Империи, присущей более неспокойным азиатским и американским окраинам.

Несмотря на то что, судя по всему, здесь его отлично помнили, процедура повторилась один к одному. За исключением одного маленького “но”…

Когда прапорщик, козырнув, возвращал документы, штаб-ротмистр, поддавшись непонятному раздражению, выхватил их из рук инспектора, а тот почему-то придержал… Одним словом, бумажки эффектным фейерверком взвились в воздух. Чертыхнувшись, Владимир нагнулся за ними, а один из солдат, неуклюжая деревенщина, кинулся ему помогать, естественно из самых лучших побуждений, и, вот орясина, въехал головой в каске прямо в покалеченный бок.

Владимиру показалось, что в многострадальные ребра, и без того ноющие, врезалась кумулятивная граната. Перед глазами запрыгали веселые зайчики, он еще успел, стыдясь подступающего, как у нежной курсистки, обморока, виновато улыбнуться окружающим и полетел в глубокий омут забытья…

— Ну что, господин ротмистр, вы и теперь хотите вернуться к своим баранам?

Штаб-ротмистр Вельяминов достал из кармана элегантного пиджака кокетливый кружевной платочек и промокнул уголки губ. Столько в этом жесте было рафинированной утонченности, что Бежецкий невольно залюбовался им. Закончив, Георгий Николаевич вопросительно глянул на собеседника, и Александр шутливо поднял руки:

— Все, штаб-ротмистр, сдаюсь! Где тут расписаться кровью? — И, схватив со стола серебряную вилку, сделал вид, что пытается вскрыть себе вену.

Вельяминов с готовностью подхватил игру и засуетился:

— Ох, а договора-то я и не заготовил! Не ожидал, что вы так сразу…

— Ничего, господин Вельяминов, не смущайтесь. Я и на чистом листке подмахну. Давайте пергамент, чего уж там! Вам не кажется, что серой попахивает? А нет пергамента, так мы и на салфетке могем…

Оба захохотали, довольные друг другом. Неизвестно почему, но у Александра давно не было так удивительно легко на душе.

Вельяминов прекратил смеяться и, все еще криво ухмыляясь краями губ, с прищуром глянул на Бежецкого:

— А если серьезно?

На этот вопрос Александр ответил просто, не задумываясь:

— Я согласен.

Райская жизнь кончилась сразу. Нет, конечно, никаких новоприобретенных благ Александр не лишился. Он, как и раньше, жил в своем люксе, завтракал, обедал и ужинал в шикарном ресторане (а когда хотел — не выходя из своего роскошного жилища), по-прежнему к его услугам были приветливые девушки, готовые исполнить любое желание… Беда в том, что на образ жизни плейбоя времени не оставалось вовсе. Вступление в новую жизнь началось с полного и всестороннего обучения заново и сразу всему на свете, по сравнению с которым десантное училище было детским садом. Дни были так заполнены различного рода занятиями, что вечерами ротмистр (а он теперь даже в мыслях называл себя так) валился в постель, как говорится, без задних ног. Однако даже тут он не мог избежать “уроков”: пунктуальная Инга, похоже, решила успешно завершить обучение Александра немецкому языку по методу Киплинга.

Нужно заметить, что, несмотря на страшную нагрузку, у Бежецкого даже мысли не возникало каким-либо образом увильнуть от занятий или схалтурить в лучших традициях школы и училища. И не только потому, что от успеха учебы зависело его будущее благосостояние, а возможно, свобода или даже жизнь, — Александру было по-настоящему интересно учиться. По всему было видно, что преподаватели оказались не просто профессионалами, а профессионалами в кубе, истинными самородками своего дела. Сама же по себе программа обучения была построена так, чтобы заинтересовать и увлечь самого ленивого и тупого из всех олигофренов планеты (не смейтесь: в своей богатой практике строевого офицера Бежецкому с кем только не приходилось сталкиваться), а ротмистр себя к таким не относил.

Обучение велось самыми разнообразными методами: от самых простых, но очень действенных, до суперсовременных и суперэффективных, влияющих непосредственно на подсознание обучаемого. Созданная компьютером виртуальная реальность чередовалась с обычными лекциями, а нудноватые диктанты с гипнообучением.

Многое загружалось (став на “ты” с компьютером, иного слова Александр подобрать просто не мог) прямо в мозг, минуя сознание, посредством какого-то сложного оборудования. Бежецкий поначалу довольно скептически относился к этим процедурам, напоминавшим что-то из прочитанной еще в детстве и полузабытой фантастики, но потом, когда при тестировании невинное, казалось бы, слово экзаменатора поднимало целый пласт “чужой” памяти, о котором он даже не подозревал, — очень даже зауважал. Например, откликаясь на имя какого-нибудь древнегреческого героя, типа Агамемнона или Калханта, промелькнувшее в речи собеседника, он, помнивший из всей мифологии солнечной средиземноморской страны только Геракла да Тесея, “замочившего” в лабиринте Минотавра (опять-таки по мультфильмам, виденным в детстве), мог цитировать наизусть длиннющие отрывки из истории Троянской войны или, услышав начало какой-то латинской поговорки, автоматически выпаливал ее продолжение, причем на языке Овидия и Цицерона. Видимо, этими знаниями любому образованному человеку того мира, тем более дворянину, получившему отменное образование, полагалось пользоваться не задумываясь.

Александр по книгам и фильмам знал, что большинство представителей высшего сословия Российской Империи получало энциклопедическое образование еще в детские и гимназические годы, а митрофанушки в их среде встречались довольно редко. Но о подлинном объеме знаний обычного (хотя и принадлежавшего к спецслужбе) кадрового царского офицера, а не ученого какого-нибудь или другого рода интеллигента, убедился только на собственной шкуре, пардон, на собственных мозгах. Неглупый и закончивший не последнее в общем-то военно-учебное заведение, майор Бежецкий — офицер совкового разлива, мягко выражаясь, совсем не смотрелся рядом с блистательным ротмистром Бежецким из “зазеркалья”. Культивируемый в течение десятилетий сонмом российских, советских и снова российских “интеллигентов” образ российских дворян, а в особенности представителей военной касты, как этаких плейбоев а-ля рюс, учившихся чему-нибудь и как-нибудь, бойко тараторящих по-французски и держащих в голове только лошадей, карты, попойки и “дам-с”, рушился на глазах, как карточный домик.