Олег Таругин - Если вчера война...

Эх, Верушка-Верунчик, ты уж прости дурака, которому повоевать на старости лет захотелось! Каково тебе теперь будет одной малыша-то поднимать? Да и он не узнает, кто родился, мальчик или девочка, а ведь так мечталось... Впрочем, ладно, не к чему душу рвать. Да и кто его знает, как оно ТАМ будет? Жаль, перекреститься не получится, рука уже почти не двигается, хоть бы сил хватило кольцо вытянуть... Ну а он сам? Он нормально пожил, считай, аж две жизни оттоптал, одну там, в будущем, вторую здесь. И уйдет он сейчас тоже правильно, по-мужски уйдет. Как боевой офицер, а не позванивающий кучей побрякушек за выслугу лет свадебный генерал...

Застонав от боли в пробитой пулей груди, Юрий до конца вытянул кольцо. Разблокированный предохранительный рычаг легонько толкнулся в ладонь. Ну, давайте уж, подходите, что ли, долго он не протянет. Грудь болит — ни вздохнуть, ни выдохнуть, да и крови, похоже, много потерял. Можно, конечно, и сейчас руку разжать, но хочется хотя бы парочку фрицев с собой прихватить, в довесок к тем, кого из автомата положил — все ж легче нашим воевать будет.

Из последних сил Юрий повернул голову и чуть наклонился, выглядывая из-за корпуса автомашины. Ага, вот и они, в неизменном фельдграу и глубоких, похожих на горшки касках. И даже рукава закатаны, будто в каком-нибудь старом советском фильме о войне. В руках не обычные маузеровские карабины, а пистолетыпулеметы «МП-38/40» — разведка, белая кость. Подходят осторожно, грамотно прикрывая друг друга, но пока не стреляют, хотя наверняка его заметили, — видать, живым хотят взять. А в плен ему... эх, ладно, пустое все это. Неважное. Что ж, похоже, пора. Прощай, любимая, и ты, малыш, тоже прощай. И вы, Галочка, Костик прощайте. Простите, если в чем виноват; если не стоило историю торопить да по другому руслу пускать. Пора мне...

Крамарчук тихо улыбнулся и, закрыв глаза, разжал кулак. Почти разжал: чья-то широкая ладонь обхватила его пальцы, фиксируя готовый отскочить рычаг, и осторожно вытянула из безвольно повисшей руки ребристый корпус осколочной «феньки». И тут же со всех сторон загрохотали автоматные очереди, чередуемые с таким родным и привычным трехэтажным матом. Свои, стало быть. Повезло.

Подполковник с трудом разлепил налившиеся свинцом веки, разглядывая склонившегося над ним бойца в знакомом по поездкам в тренировочный лагерь камуфляже. На плечах — недавно разработанный и проходящий полевые испытания в частях спецназа тактический жилет (весьма отдаленно напоминающий привычные армейские «лифчики», однако ж вполне способный выполнять свои функции) и «ППШ» с рожковым магазином, голову прикрывает обтянутая матерчатым чехлом и сеткой каска.

— Тащ подполковник госбезопасности, — здоровенный детина широко улыбнулся щербатым ртом, — сержант Воронин, Тридцать второй десантно-штурмовой батальон, спецназ. Здравия желаю. Едва успели, еще чуток, и кранты б вам. Ну, теперь-то все нормально будет. Давайте я вас перевяжу, пока ребята с немчурой разберутся. — Не заморачиваясь расстегиванием пуговиц, спецназовец просто разрезал китель десантным ножом, осматривая раны. — Плечо — пустяки, навылет, до свадьбы заживет, а вот грудь серьезнее. Ну Да ничего, сейчас перевяжемся, и в медсанбат. А вообще хорошо, что обе раны сквозные, считайте, что даже повезло.

Продолжая болтать, сержант зубами разорвал прорезиненную оболочку ИПП («Смотри-ка, оказывается, к его советам прислушались и ввели-таки новый тип перевязочного пакета», — вяло удивился плавающий в океане боли Крамарчук), разделил ее пополам и, вытащив бинт, сноровисто, словно заправский санинструктор, наложил тугую окклюзионную повязку. Затем занялся простреленным бицепсом. Сил сдерживаться больше уже не было, и Юрий застонал сквозь зубы. Спецназовец коротко выругался:

— Вот я идиот! Сразу надо было, нас же учили... — Он торопливо вытащил из кармашка разгрузки аптечку, вылущил из ячейки шприц-тюбик и, скрутив колпачок, сделал подполковнику укол. Несмотря на боль, Крамарчук нашел в себе силы еще раз удивиться: ого, похоже, и индивидуальные аптечки уже тоже ввели?! Пока, конечно, только в частях особого назначения, но важен сам факт. Идут изменения-то, идут! Не прошли его старания даром, даже в мелочах не прошли!

— Вы потерпите, через минутку полегчает, нам инструктор говорил, что эта штука быстро действует.

Крамарчук благодарно кивнул, прикрывая глаза. Интересно, что это? Морфин, наверное, вроде синтетических наркотиков пока не придумали...

Боль и вправду отступила, Юрий даже ощутил в голове приятную легкость.

— Ну, что, тащ подполковник, пошли потихоньку? В машине есть что-то важное?

— Документы... майора... забери... — с трудом разлепил непослушные губы Крамарчук. — И полевую... сумку.

— Понял, сейчас. — Спецназовец осторожно перевернул погибшего Михаила на спину, вытащил из кармана удостоверение и еще какие-то залитые кровью бумаги, снял офицерскую сумку, торопливо перекинув ее через плечо. Вытащил пистолет из кобуры. Затем помог подполковнику подняться на ноги.

— Пошли, таш подполковник, времени маловато...

— Немцы... что? — Опираясь здоровой рукой на плечо сержанта, подполковник с трудом сделал первый шаг. Второй получился уже куда проще.

— А ничего. Наши их с флангов подзажали, к завтрашнему дню, если сдюжат, может, и замкнут колечко. А основные силы прекратили наступление.

— Это хорошо. — Голова кружилась все сильнее, сказывались кровопотеря и действие наркотика. Дойдет ли он? Дойдет, ничего иного все равно не остается, поэтому должен дойти... — Это хорошо, сержант, — эхом повторил Крамарчук им же самим сказанные слова. И сделал еще один шаг...

Товарищи! Граждане! [10] Текст речи не полностью соответствует текстам реальных Речей В.М. Молотова и И.В. Сталина от 23.06.1941 и 03.07.1941 соответственно. Однако автор тем не менее попытался как можно более полно сохранить эмоциональное наполнение и дух того страшного и героического времени. Братья и сестры! Бойцы и офицеры нашей Армии и Флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!

Сегодня, одиннадцатого мая сорок первого года, в четыре часа утра, гитлеровская Германия напала на нашу страну, атаковала наши границы во многих местах и подвергла бомбардировкам наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Одессу, Каунас и многие другие. Поскольку официальное заявление Германского правительства об объявлении войны было доставлено в Москву господином Шуленбургом лишь в пять часов утра, мы считаем данное нападение вероломным и никоим образом не связанным с предъявлением Советскому Союзу какихлибо претензий, что автоматически означает, что фашистская Германия является нападающей стороной. Это неслыханное нападение является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством, вся ответственность за которое целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.