Юрий Корчевский - Стрелецкая казна

Я схватил под уздцы лошадь купеческой дочки.

— Стоять! Не вынуждайте применять силу — хуже будет.

Но боярин, ослепленный яростью и пристыженный падением с лошади, бросился на меня. Отшвырнув удила, я сделал подсечку ногой и, когда он упал, врезал ему в глаз.

Антонина живо соскочила с лошади, кинулась к парню. Присев перед ним на колени, стала гладить ладошками по щекам.

— Илюшечка, очнись!

Левый глаз у парня набухал, вскоре появится синяк. Пока он не очухался, я расстегнул его ремень и связал ему руки. Подобрал его саблю, вернул ее в ножны. Нехорошо бросать саблю на дороге, хоть и дрянная была. Парень захлопал глазами, скривился от боли в подбитом глазу.

— Эй, тать! Ты кто? По какому такому праву боярина бить посмел?

— Какой ты боярин! Ты девку скрал, стало быть, тать ты, а не я. Перед княжьим судом объясняться будешь. А еще раз меня обзовешь — отхожу тебя по заднице вожжами. Понял?

Услышав про суд, парень замолчал, зато Антонина кинулась на меня коршуном и попробовала ногтями вцепиться в лицо. Увернувшись, я схватил ее за толстую косу, намотал на руку

— Будешь непотребство учинять — привяжу к лошади, сзади бежать будешь, пыль глотать.

— Да ты знаешь, холоп, чья я дочка?

— Знаю, меня папенька твой, Гаврила Лукич, за вами, голубками, самолично послал.

Девчонка сникла, а через пару минут предложила мне выкуп.

— Ну сколько тебе папенька денег даст? Я больше дам. Отпустишь? — Она стала срывать с себя золотые серьги, снимать цепочку.

— Жить-то на что будете, голубки? Боярин твой саблю в руках держать не может, ничего другого не умеет, кроме как девок портить. И на какие такие шиши вы кушать будете, где жить?

Девчонка посмотрела на боярина, ожидая поддержки. Но Илья прикинулся больным, прикрыл глаза. Я слегка пнул его сапогом.

— Хватит отлеживаться, дома заждались. Поднимайся. Илья с помощью Антонины поднялся.

— Садитесь на одну лошадь вдвоем и не дергайтесь — мигом догоню, и тогда пощады не ждите.

Веревкой я связал их между собой, сам сел на лошадь купеческой дочки, своего копя взял под уздцы; мы развернулись и тронулись в обратный путь. Илюшка оказался парнем капризным, и за три дня обратного пути чуть не довел меня до белого каления. То еда в харчевне была ему не по вкусу, то на полу спать жестко. А куда я его положу? Спали в одной комнате: Тоня на постели, мы с боярином — на полу, только у него руки были связаны. Спал я вполглаза, боясь, что голубки сговорятся, Тоня его развяжет, и вдвоем они меня сонного и прибьют.

Нет, обошлось. А перед Нижним боярин стал канючить:

— Отпусти хотя бы меня, Тоньку уж доставь отцу — небось, деньги за нее обещаны, а меня, скажи, не поймал.

— Это с какого перепугу я тебя отпустить должен? Напакостил — отвечай. Тебе что, дворовых девок мало? За кого теперь Гавриила Лукич ее, порченую, замуж отдаст? Кто из купцов разрешит сыну с ней венчаться? Ты о ней подумал? Заткнись, а то зубы повыбиваю.

Парень замолчал. Не потеря зубов его страшила, а гнев отцовский да суд княжий. Но то не мои дела.

К посадам Нижнего подъехали к вечеру, еле успели пройти городские ворота — прямо за нами их закрыли.

Подъехали к дому купца, я затарабанил в ворота. Испуганный слуга приоткрыл калитку.

— Чего надоть?

— Открывай ворота и зови хозяина.

Загромыхали запоры, ворота открылись. Я завел лошадей во двор, а с крыльца уже спускался купец. Было видно, что он сдерживает себя, чтобы не побежать, — негоже лицо ронять. Дойдя до лошади, на которой сидели оба голубка, он покачал головой, бросил мне:

— Развяжи!

Я развязал веревку, снял девчонку с лошади.

— Иди к матери, потом поговорим. Тонька испуганной мышью кинулась в дом.

Боярин неловко слез с лошади сам — неудобно со связанными руками. Купец вдруг размахнулся, врезал ему в ухо и, когда Илья упал, принялся пинать его ногами. Я обхватил купца руками, оттащил от парня.

— Охолонись, Гаврила! Не по чину бьешь, кабы сам за членовредительство в суд не попал.

Слова мои охладили купца.

— В подвал мерзавца! — приказал он слугам. — Пусть посидит ночь, а утром отца его пригласим.

Купец пошел в дом, позвал меня за собой. Двое слуг поволокли Илью в подвал.

Гаврила сел за стол, подтянул к себе кувшин с вином, разлил в серебряные кубки. Один придвинул ко мне.

— Давай выпьем за удачное окончание! Мы выпили, не чокаясь, как на похоронах.

— Сколько я тебе должен?

— Мы не уговаривались, сколько дашь — столько и возьму. Купец вышел, почти сразу вернулся. Бросил на стол мешочек, звякнувший монетами.

— Прости, забот сейчас у меня много. Благодарен премного, что дочь быстро вернул, еще никто не хватился. Рад, что не ошибся в тебе.

Я поклонился, подхватил мешочек и вышел.

Вскоре я был дома, перемахнул через забор и постучал в окно.

Когда после ужина мы уже лежали в постели, Лена попросила рассказать, зачем приходил купец Перминов и куда я исчезал. Взяв с нее слово молчать и никому не рассказывать, опустив некоторые детали, я живописал историю побега и поимки беглецов. Лена слушала, затаив дыхание, глаза ее блестели. В конце моего повествования на глазах появились слезы.

— Это жестоко!

— Ты о чем?

— Илью отдадут под суд и лишат боярского звания. У Перминова полно денег, и он подкупит любой суд. Надо спасти Илью.

— Нет уж, напакостничал — пусть отвечает, коли он мужчина.

— Как ты не понимаешь, он ее любит!

— И что с того?

— Бесчувственный чурбан! Где он?

— Известно где — в подвале у Перминова.

— Юрочка, дорогой, вызволи его оттуда.

Ни фига себе — вызволи. Не для того я помог его туда упрятать, чтобы самому вызволять.

Ленка не успокаивалась, упрашивала, клянчила, ругалась. Наконец я не выдержал:

— Хорошо, прямо сейчас оденусь и пойду вызволять. Только ведь собаки во дворе злющие.

— Милый, ты сумеешь.

Вот незадача. Один говорит — поймай и платит деньги, другая — вызволи. И все на мою голову. А в принципе, я дело сделал, беглец в узилище, деньги у меня, Антонина под бдительным надзором. Если я ему устрою побег, никто меня не заподозрит. Будь что будет.

Одевшись, я вышел во двор и пошел к дому купца.

С трудом нашел в темноте дом Перминова и перемахнул через забор. Куда заперли Илюшку, я видел. Запор оказался хлипкий, да и кто покусится на продукты в погребе на своем дворе — не поруб, чай. Я шагнул в темноту.

— Илья, ты здесь? Тяжкий вздох:

— Здесь, где мне еще быть!

— Сбежать хочешь?

— Не по чести то.

Я аж вскипел:

— Ах, ты засранец, девок портить — но чести, а убежать — честь не позволяет. Ты хоть понимаешь, что на суде звания боярского лишиться можешь и виру князь наложит такую, что тебе и родителям вовек не расплатиться?