Юрий Корчевский - Атаман. Княжий суд

Я обрадовался ему пуще всех остальных. Нужда в кузнеце была великая — лошадей подковать, навесы сделать, плуг заварить. Кузнецу всегда работа найдется — хотя бы из трофейных сабель да пик татарских, в большинстве неважного качества, сделать что-либо полезное в хозяйстве.

Место ему для кузни выделил подальше от изб, у бани.

— Строй кузню. Лес разрешаю взять, холопов бери в помощь, камень на стройке найдешь.

Обрадовался кузнец, что работу и пристанище себе обрел. А я не меньше его был рад.

Через неделю людской ручеек иссяк. Видно, нашли себе место, устроились как-то. И то — горе людское после нашествия татар еще долго народу русскому изживать придется. Пока отстроятся, живность заведут, хозяйство поднимут, в землянках жить придется, пропитание в лесу искать да на уцелевших от пожаров полях колоски собирать. А многим тысячам несчастных, что в полон угнаны, и того не видать. Их участи не позавидуешь. Долго мучиться и стонать людям русским на чужбине — большинство уже не увидит родной земли до конца дней своих. Больные и немощные будут молить Господа, чтобы прибрал, пресек мучения в рабстве. И лишь немногим счастливцам удастся вернуться к родным очагам.

Я обходил свой уцелевший от погромов островок благополучия — поместье мое оживало на глазах. При моем приближении суровые лица беженцев светлели, на лицах женщин я все чаще видел улыбку. Ради этого стоило стараться, вкладываться в дружину, в острог, в переселение холопов. Мне бы сейчас от нежданного прибытка новых людей руки потирать — холопов не меньше стало, чем до татарского вторжения, но саднило душу. Не моими трудами и чаяниями прибавка эта, а через горе людское.

Воинов у Макара с Федором прибавилось. У Федора под началом стало два десятка, а у Макара — двадцать пять воинов. Оба рьяно принялись за обучение новобранцев.

— Федор, ты десятников выбери из ветеранов. А сам во главе их будешь, назначаю тебя полусотником.

Расцвел Федор. Понятно — ласковое слово и кошке приятно. А для воина повышение — признание его заслуг и ратного мастерства.

— Бери пятерых воинов и поспеши в Вологду. Письмо для княгини я отпишу. Небось, волнуется, прослышав о нападении татар под Москвой. И обратно обоз с людьми, что здесь проживали, приведешь.

— Исполню, князь! Когда отправляться?

— Завтра. — Я сумел скрыть довольную улыбку. Федор после повышения был готов рыть землю копытами, хотя я и раньше не мог пожаловаться на его рвение.

Сам же за письмо засел. Давненько я писем не писал. Так… «Доброго здравия, любезная сердцу моему княгиня, жена славная Елена…»

Письмо вышло на удивление длинным, хотя о набеге татар и их бесчинствах в Подмосковье я старался много не писать. Вкратце — о событиях в поместье, о приезде Федора Кучецкого, о делах по защите поместья, а также о том, что с Федором назад обоз с людьми отправить надо. Вот и получилось на целых две страницы.

Утром Федор с ратниками уехал, увозя мое послание.

Я заметил — как-то так получалось в жизни, что наиболее важные дела я поручал Федору, а не Макару. Ну что делать — соперничают они, ревностно следят, к кому больше я благоволю, хоть я старался держаться ровно с обоими десятниками.

Да и как их можно сравнивать. Федор появился у меня на службе раньше, прошел со мной не один боевой поход, и не без оснований считал, что главнее и ближе ко князю — он. Макар же более образован, воспитан, может быть, даже в чем-то по жизни и более опытен. И преимущество его в том, что он не холоп, хоть и боевой, а из боярских детей. Потому он себя и ставил выше Федора.

Я же считал так: они оба воины, а в сече опасность поровну обоим достается, и случись непоправимое — и Федор и Макар в лицо смерть примут. И я тоже не исключение. Потому боевых товарищей своих на голову выше остальных своих людей считал — даже того же Андрея, управляющего имением на Вологодчине.

Хоть и разворотлив и сообразителен Андрей, но смерти в глаза не смотрел, со мной рядом в атаку на ворога не ходил, не мок под дождем на голой земле на ночлеге. А более всего роднит именно сеча — только в боевом походе боярин мог из одного котла с холопом есть, не роняя своего достоинства.

В Москву бы съездить после важных событий, потрясших столпы государства, узнать у Кучецкого — что да как на Руси делается. Ведь одни и те же события видятся сверху не так, как со стороны. Итальянцев опять-таки пошевелить надо, стройка стоит. Пусть и с моей подачи — сам просил повременить с домом. Зато теперь — пора вернуться к стройке.

Ко мне подбежал один из караульных.

— Князь, там тебя требуют.

— Кто смеет?

— Прохожий какой-то.

— Гони его взашей, требовать у себя дома будет. Караульный убежал, но вскоре вернулся.

— Не уходит.

— Плетей всыпь, коли слов не понимает. Или я тебе сам плетей всыплю, коли с такими мелочами мне докучаешь.

Караульный поежился и на всякий случай отошел от меня на пару шагов.

— Еще он говорит, что знает тебя.

Это становилось уже интересно. Заинтригованный, я пошел к воротам.

Завидев меня, второй караульный отворил воро-тину.

Передо мной в страшно грязном и изорванном донельзя кафтане стоял мужчина лет тридцати. Что меня удивило, так это висевшая на поясе сабля. Голова непокрыта, но на ногах — разбитые сапоги.

Я всмотрелся в лицо. Обросшее и грязное, но что-то определенно знакомое угадывается.

Прохожий склонил в поклоне голову:

— Здравствуй, боярин. Караульный у ворот заметил:

— Князь он, князь!

— Здравствуй, человече. Прости — сразу признать не могу, хотя поручиться готов: виделись мы ранее.

— Ну, слава богу, признал. Воевал я под твоею рукою, боярин, на Оке. Помнишь Крюково? Ты воеводою Сводного полка был.

Ну точно, вот откуда лицо его мне знакомо! Что мне сразу в нем понравилось, так это сабля на боку. Сам — оборванец оборванцем, а саблю не бросил, не потерял, не продал, не пропил.

— Пошли ко мне, поговорим.

В избе я усадил оборванца на лавку.

— Рассказывай. Сказывай о себе, кто ты, какая нужда ко мне привела?

— Боярин Кочкин я, из служивых. Род мой хоть и старинный, да небогатый. Деревенька на кормление была, да невелика только — четыре двора. Аккурат между Владимиром и Нижним Новгородом. Напали татары, деревню пожгли, холопов — кого убили, кого в полон погнали. Сам едва ноги унес, в лесу прятался. В Коломну пошел, а тут и войне конец. Ну, думаю — хоть в этом повезло, в Москву пойду, в услужение наниматься. А тут ты на глаза попался — с ратниками мимо проезжал. Куда мне без коня за тобой угнаться? Выспросил у ратных людей, где боярин Михайлов обретается. Мне и подсказали. А в этот же день к вечеру татары на приступ пошли, город запалили. Народу сгинуло — тьма! Опять повезло — живой остался. Вот, насилу тебя нашел.