Роман Злотников - Еще один шанс...

С самого начала было ясно, что ни о какой классической осаде и речи быть не может. Ибо обложить эту довольно сильную, но построенную по старым, классическим, «доогнестрельным» канонам крепость в полную блокаду невозможно. За ее спиной был весь Крым, откуда все время шли сюда, к Перекопу, войска, снаряжение, продовольствие и так далее. Поэтому я изначально рассчитывал только на штурм. Причем на штурм не слишком скорый. Поскольку крымчаки могли все время перебрасывать сюда людей и вооружение, штурм должен был стать единственным и сразу же закончиться взятием крепости. Ибо к следующей попытке Тохтамыш Герай вполне сможет перебросить сюда сколь угодно большие подкрепления, взяв секбанов из гарнизонов других своих крепостей в глубине Крыма. Пусть даже и ослабив до предела те гарнизоны, ибо тут уж не до жиру, надо быть абсолютным дауном, чтобы не понимать, чем ему грозит взятие мною Ор-Капу… Мне же никаких подкреплений брать было просто неоткуда. Я и так «ограбил» гарнизоны крепостей и острожков восточных оконечностей всех засечных линий и стянул сюда почти все доступные мне полевые войска. Русь сейчас была практически без войск и беззащитна. Не дай бог, поляки или шведы нагрянут — совсем труба будет…

А в начале июня «выстрелили» деньги римского кесаря. Дьяк Стремянной, которому Мстиславский и передал полученную от имперцев сумму для доставки в Москву, согласно моему указанию, повез их не туда, а на Сечь, кошевому атаману Петру Сагайдачному. С атаманом я снесся через посредство своих соучеников по царской школе, прикрепленных к польскому посольству. Сагайдачный три с лишним года назад взял турецкий город Варну. И я предложил ему повторить сей подвиг, но уже поближе — взять Озю-Кале (Очаков), после чего передать город моим воеводам. Для чего посылал денег. Деньгами кошевой атаман Запорожской Сечи распорядился куда как разумно, не стал раздавать казакам, пообещав им взамен богатый хабар в будущем, во время планируемого им некого большого набега, а прикупил пушек, нанял пушкарей, закупил добро порохового зелья и припасов и молниеносным рейдом овладел городом. Причем не стал сначала брать другие турецкие днепровские городки, в чем оказался прав — гарнизоны и Кизи-Кермана и Аслан-Кермана после падения Очакова просто сдались в обмен на право беспрепятственного прохода… Сагайдачный прислал мне сообщить, что забирает этот город «для казаков», но готов отдаться под мою руку вместе со всеми своими запорожцами и служить мне «как в прежние времена», имея в виду службу запорожцев русскому царю во время кампании против тех же крымчаков в тысяча пятьсот пятидесятом году, когда атаманом был Дмитрий Вишневецкий прозвищем Байда [51] Петр Сагайдачный действительно в 1620 г. направлял с подобным предложением послов в Москву. Причем надо помнить, что предложение он делал уже после Смуты, во время которой запорожцы весьма порезвились на Руси, взяв и сильно пограбив Путивль, Рыльск, Курск, Елец, Лебедин, Скопин, Ряжск, Ливны, Елец, Ярославль, Переяславль, Романов, Каширу, Касимов и вместе с польским войском осадив Москву. . Этот вариант был для меня еще более приемлемым, чем первый, когда я сажал в город свой гарнизон. Ибо у меня и так с людьми было туговато. Так что я ответил, что готов принять их на службу согласно новому «Уложению о царевой казацкой службе», и ко мне под Ор-Капу прибыла целая делегация казачьей старшины для ознакомления с положениями этого документа.

А перед самым прибытием запорожцев мы взяли-таки Ор-Капу.

К концу мая апроши, прикрытые пушечными батареями, были подведены к самому валу, и из них начали планомерно, из ночи в ночь, засыпать ров. Делали это так — весь день засыпали землей сплетенные из ивняка, срубленного по берегам Дона, корзины, вечером начинали сносить их по апрошам ко рву, а как темнело, люди выбирались наружу и, сделав пяток шагов, скидывали эти земляные фашины в ров. Турки жгли факелы, стреляли по людям из пушек и ружей, но ров засыпали в шести местах сразу, так что когда первая команда охотников , сбросив фашины, уже бежала в апроши, одна или две других неслись ко рву из другой части апрошей, нагруженные фашинами. И так всю ночь. Хотя людей все равно теряли… Впрочем, батареи, прикрывающие апроши, тут же вступали в контрбатарейную борьбу, а поскольку стена и башни оказывались хорошо освещенными факелами, она чаще заканчивалась в нашу пользу.

Кстати, именно в это время я впервые по-настоящему влез в реформу военного дела. До сих пор все мои указания в этой области ограничивались некими отвлеченными пожеланиями, которые я высказывал. Например: «Хочу, чтобы стрельцы стреляли быстрее, скажем, в три раза» Или: «Хочу, чтобы стрельцы умели стрелять сверху вниз». Дальнейшее предоставлялось профессионалам. Но однажды я пришел в бешенство, увидев, как один несчастный пушкарь носится между пятью пушками, лично отмеряя и насыпая порох, уплотняя заряд, укладывая в каждую из этих пяти пушек пыж, закатывая ядро, потом наводя каждое орудие на цель и, как венец своим трудам, самолично поджигая пальником затравки у каждого орудия. Прикрепленные же к нему сорок мужиков из посошной рати только, опасливо крестясь, подкатывают откатившиеся после выстрела орудия и в лучшем случае подтаскивают поближе к пушкам ядра. Ну конечно, я тут разоряюсь, требуя, чтобы скорострельность пушек была резко увеличена, а они изображают из себя «театр одного актера» и докладывают мне, что сделать это «никак немочно». В общем, я собрал пушкарей и жестко потребовал подготовить из мужиков полноценные орудийные расчеты.

Меня не поняли. Я объяснил еще раз, подробно: один человек — одна операция. Один отмеряет порох, один засыпает его в ствол, один уплотняет заряд, один загоняет пыж, один закатывает ядро, еще один загоняет второй пыж, один все это время наводит орудие, а по окончании уточняет наводку и подпаливает заряд. Все понятно?

Нет, сказали мне, так нельзя. Почему?! Да рази ж можно дозволить мужику, ты вдумайся, царь-батюшка, мужику(!) и к орудию прикасаться? Да он же все напортит, не туда выстрелит и пушку всенепременно угробит. Да и не по правилам это, наши деды и отцы… А вот эту песню я оборвал сразу и жестко. Медведей учат под сопелки танцевать, собак командам повиноваться, а тут — люди. Так что — отобрать наиболее толковых, научить, выдрессировать и показать мне. А кому не нравится — так я в пушкарях никого насильно не держу, пожалте в черносошные крестьяне. Все понятно?

Пушкари угрюмо сказали мне «да» и пошли к своим пушкам. Но я знал, что на этом дело не кончится. Народ здесь был упрямый, традициям приверженный, и пушкари скорее взорвут пару пушек, чем сделают наперекор тому, как привыкли. Причем не из предательства, а типа — ну раз царь-батюшка слов разумных не слышит и дело такое гибельное затевает, хоть эдак ему покажем, что так делать не след. Поэтому на следующий день я приказал прекратить пальбу из пушек, лично приперся на одну из батарей и, отобрав десяток пушкарей, которых счел наименее сопротивляющимися моим нововведениям, сформировал из них полноценный артиллерийский расчет.