Вячеслав Шпаковский - Если бы Гитлер взял Москву

Но были и хорошие новости. Посланник президента Рузвельта, Гарри Гопкинс, хотя еще и не прибыл в Москву, но уже был назначен и вскоре должен был приехать. Кроме того, президент отменил «моральное эмбарго» на поставки в СССР оружия и военных материалов, и все ожидали щедрой помощи со стороны США.

С другой стороны, было очевидно, что Америка также стоит перед множеством серьезных проблем. Японцам явно не хватало континентальных завоеваний в Китае, и они тянулись к тихоокеанским островам и Юго-Восточной Азии. Замораживание Америкой японских авуаров в банках и объявленное нефтяное эмбарго не стали для Японии сдерживающим фактором, а напротив, только лишь подвигли японское правительство к решительным действиям. Газета «Тайме» в эти дни опубликовала интервью, которое министр финансов Японии дал японской газете «Асахи». Отход из Китая, по его словам, вызвал бы катастрофу японской экономики. Далее министр заявлял, что Японии следует поторопиться с созданием Великой Восточно-Азиатской экономической зоны. «Победа должна быть полной, — утверждал он, — иначе она будет равносильна поражению». Другая статья в той же газете призывала японцев довольствоваться более низким качеством жизни и полностью уничтожить весь либеральный индивидуализм ради интересов желтой расы и японской нации. Заканчивалась статья по-восточному прямолинейным лозунгом: «Убивая врагов императора, вы уменьшаете его горести», но кто эти самые враги, пока еще конкретно не называлось.

Все понимали, что это отнюдь не пустая угроза, хотя прямыми ее доказательствами ни Кремль, ни Белый дом еще не обладали. Не было их даже и у жителей японского острова Кюсю, где в районе города Кагосима тренировались летчики японской авиации, целью атаки которых должна была стать американская военно-морская база Перл-Харбор на Гавайских островах. Торпедоносцы и легкие бомбардировщики с авианосцев летали над горами за городом, приближались к расположенной неподалеку железнодорожной станции и, снижаясь чуть ли не до самых телеграфных столбов, имитировали сброс бомб на расположенные на холмах макеты нефтехранилищ. Местные жители, не знавшие, что их залив используется в качестве полигона для подготовки столь уникальной боевой операции, втихомолку ругались и негодовали на летчиков, начинавших свои тренировки чуть ли не в пять часов утра и продолжавших их вплоть до самых сумерек.

В 11 часов утра все того же 4 августа 1941 года поезд Черчилля все еще был на расстоянии сотни миль от места своего назначения. Между тем на территории европейской части России было уже два часа дня. Фюрер германской нации Адольф Гитлер после совещания с фельдмаршалом Теодором фон Боком и командирами танковых соединений группы армий «Центр» возвращался в свою ставку «Вольфшанце» в Восточной Пруссии, располагавшуюся в густых лесах вблизи Растенбурга.

Неподалеку от самолета стояли два танковых генерала: Хайнц Вильгельм Гудериан и Герман Гот. Конечно, они были довольны тем хорошим кофе, которым их угостили у фюрера и который их менее привилегированным штабам в отличие от штаба группы армий «Центр» был уже недоступен, но вот что касается самого дела, то их разбирало недоумение. Ну почему фюрер не санкционировал дальнейшее продвижение на Москву? Они бы поняли Гитлера, если бы он приехал предложить им какой-то другой план. Однако вместо этого он ограничился тем, что заслушал их доклады и несколько слов сказал о необходимости решительного наступления на Ленинград. Да, о Москве, конечно же, речь шла и не могла не идти. Но никаких конкретных приказов отдано не было, и оба генерала не могли не задаться вопросом: почему так? Почему фюрер не видит очевидного? Главный удар необходимо наносить по Москве, и чем скорее, тем лучше!

Больше всего Гот и Гудериан опасались того, что по каким-то своим, неведомым им соображениям Гитлер именно сейчас может отдать точь-в-точь такое же распоряжение, как его директива № 13 или знаменитый «стоп-приказ», положивший конец продвижению их танков к Дюнкерку и в конечном счете позволивший этим проклятым англичанам вывезти оттуда свои войска.

Между тем фельдмаршал Теодор фон Бок уже успел попрощаться с Гитлером своим привычно неубедительным «Хайль Гитлер», а генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, сам фюрер и его охрана залезть в самолет «Фокке-Вульф-200» — тяжелый четырехмоторный разведчик и бомбардировщик, которых у Германии было всего лишь несколько штук, в отличие от той же Британии, располагавшей целой армадой тяжелых четырехмоторных ночных бомбардировщиков.

Затем самолет разбежался, набрал высоту и исчез в небесной синеве. Полет проходил как обычно, вот только приблизительно в 50 километрах от Растенбурга один из четырех двигателей у него заглох. В этом не было ничего особо опасного, хотя и несколько затрудняло приземление. Другое дело, что на борту самолета находился сам фюрер, и, следовательно, любые, даже самые малые неполадки были, конечно, нежелательны.

Однако все вышло значительно хуже, чем кто бы то ни было мог себе предполагать. При подлете к Растенбургу выяснилось, что тот во власти летней грозы и, когда самолет уже шел на посадку, видимость упала практически до нуля. Впрочем, о том, что реально происходило на борту самолета, что на самом деле думал его пилот и почему он поступил именно так, а не иначе, никто впоследствии так и не узнал. Скорее всего, плохая видимость не позволила ему правильно определить высоту, из-за чего самолет ударился о взлетно-посадочную полосу, после чего его сразу же занесло и выбросило с мокрого бетона на траву. Одно из огромных крыльев вдавилось в фюзеляж, а шасси подломилось.

Несколько секунд спустя солдаты из аэродромной команды обслуживания вытащили из разбитого самолета несколько тел и под проливным дождем отнесли их под крышу ближайшего ангара. Пилот, генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и один из офицеров СС из охраны были мертвы. Гитлер остался жив, однако был без сознания.

При первичном осмотре ран у него на теле обнаружено не было. Однако сознание к нему не возвращалось, а дыхание было частым и неглубоким. Временами его тело схватывали судороги. Фюрера быстро доставили в медпункт, расположенный рядом со штабом, где его тут же обследовали дежурные врачи, в том числе и его личный врач доктор Морелл.

Они не смогли поставить точный диагноз, поэтому уже в тот же вечер в «Вольфшанце» из Берлина прибыли лучшие врачи-консультанты Германии. Был среди них и Вернер Соденштерн — ведущий специалист в области заболеваний головного мозга. Он осмотрел фюрера, который по-прежнему был без сознания, и определил у него множественные, хотя и незначительные кровоизлияния в продолговатый мозг, которые, скорее всего, были вызваны ударом головой о подголовник сиденья. Впрочем, заявил он, повреждения не носят фатального характера и главная часть мозга фактически не пострадала. По его мнению, было очень много шансов за то, что фюрер сможет вернуться к своей нормальной жизни и при этом не потеряет своих способностей. Однако сказать точно, когда это произойдет, — невозможно. Вряд ли Гитлер нуждался и в каком-то особом лечении: покой, чистый воздух и внутривенное питание — вот все, что требовалось больному, чтобы поправиться. По мнению доктора Соденштерна, самое лучшее было дать процессу заживления идти своим чередом, любое вмешательство могло привести к опасным и даже непредсказуемым последствиям. Другие врачи, опасаясь ответственности, поспешили с ним согласиться.