Богдан Сушинский - Антарктида: Четвертый рейх

«Теперь в Кригсмарине уже принято такое обращение: Мой гросс-адмирал? — не без ехидства поинтересовался этот не в меру располневший «король спекулянтов», [63] «Королем спекулянтов» Германа Геринга называл рейхсфюрер СС Гиммлер, который недолюбливал главнокомандующего люфтваффе за его склонность к праздному образу жизни, к обогащению и слишком уж бросающейся в глаза домашней роскоши. как не раз в порыве раздражения называл рейхсмаршала люфтваффе сам Гиммлер.

«Теперь отдельные офицеры флота называют так своего главнокомандующего, — парировал Дениц. — И делается это без принуждения и подсказок».

«Но так в рейхе принято обращаться только к фюреру, — вскинул подбородок и сделал безнадежную попытку подтянуть свой отвисающий живот Геринг. — Собственно, так обращаются к нему все, кроме, как я заметил, вас, мой гросс-адмирал».

«Так, господин рейхсмаршал, обращаются к тем командирам, которых искренне уважают!»

Дениц полностью разделял отношение Гиммлера к рейхсмаршалу. И хотя сам он никогда не позволял себе называть его «королем спекулянтов», поскольку вообще не позволял себе грубых высказываний в адрес кого-либо из должностных лиц, предпочитая придерживаться английских аристократичных манер; тем не менее, не воспринимал этого человека ни в каких его рейхс-ипостасях, особенно в ипостаси преемника фюрера.

Вот почему гросс-адмирал с душевным облегчением наблюдал за тем, как интерес фюрера к Герингу падает и как все реже фюрер упоминает о нем и как о рейхсмаршале авиации, и как о своем официальном преемнике. А ведь недалек тот час, когда Гитлер попросту не захочет слышать о нем.

«До сих пор вас называли Папой Карлом, [64] Исторический факт. Папа Карл — было одним из прозвищ Карла Деница. мой гросс-адмирал, — резко завершил эту полемику, происходившую в ставке Вольфшанце перед началом совещания у фюрера, Герман Геринг. — И на вашем месте, я бы этим довольствовался».

«Вам теперь многим придется довольствоваться из того, чем раньше вы довольствоваться гнушались, господин Геринг», — отомстил ему Дениц.

Однако никакие замечания и предупреждения Наубе остановить не могли: он не скрывал, что для него фюрером является его гросс-адмирал. — Никого иного в этой ипостаси он попросту не признавал.

Существуют люди, которые всю свою жизнь посвящают низвержению кумиров, но существуют и такие, кто всю свою жизнь посвящает их сотворению. Так вот, Фридрих Наубе как раз и принадлежит к плеяде кумиросоздателей. И с этим фактом приходилось мириться.

Возможно, Дениц все же заставил бы своего порученца обращаться в соответствии с уставом, если бы знал, что Наубе играет на публику или же впадает в подхалимаж. Но он-то как раз был убежден в другом: Наубе попросту не способен «играть» и подхалимничать.

Узнав, что Дениц решился взять Наубе к себе в адъютанты-порученцы, удивленный командир крейсера «Нимфе» позвонил ему и, убедившись, что слухи о неожиданном назначении бывшего обер-фейерверкера на должность адъютанта, с одновременным производством его в чин лейтенанта цур зее, — не досужий вымысел, так прямо и сказал: «Я бы на такой шаг не решился».

«Вы — не решились бы, — признал Дениц. — Я в этом не сомневаюсь».

«Неужели вы не видите, что этот парень простой и бесхитростный, как ржавая морская рында? И находиться рядом с главнокомандующим флотом, представлять его…»

«Именно за это качество я его и ценю», — последовал ответ Деница, совершенно сбивший капитана цур зее с толку.

Впрочем, как оказалось, старый капитан был прав: и в том, что Фридрих признает, и в том, что отрицает, он всегда остается убийственно, порой до неприличия, непосредственным и искренним.

Январь 1939 года. Антарктика.

Борт германского авианосца «Швабенланд».

Над Антарктикой все еще царило некое подобие лета, очередной день которого обещал облагоденствовать полярников ярким, но по-арктически холодным солнцем, ослепительным сиянием прибрежных ледяных гор и благородной белизной гордых айсбергов.

К средине дня здесь, на южной окраине благословенной Богом Атлантики, воздух прогревался до двух градусов выше нуля по Цельсию, а посему фон Готту с трудом верилось, что буквально в десяти минутах лета отсюда, за плоскогорьем Ричера, по-прежнему царила вполне приличная по европейским понятиям зима — с ледяной крупой вместо теплого августовского дождя, с морозами до тридцати и колониями бодрствующих пингвинов, выгуливающих свое потомство на ледяных пляжах заливов.

Поднявшись на корму, барон фон Готт пожелал счастливого полета обершарфюреру (оберфельдфебелю) СС Ансену и его штурману Герману Вельту, а затем проследил, как паровая катапульта выстреливает гидроплан системы «Dornier» в сторону моря Уэдделла. Там, развернувшись над открытой водной гладью, на которую у пилота «Кита» существовал спасительный шанс приводниться в случае неудачного запуска, Ансен помахал крыльями и ушел в сторону материка.

Это уже был четвертый полет гидроплана, во время которого штурман старательно запечатлевал местность на пленку фотокамеры «Zeis RMK 38» и каждые двадцать пять километров полета сбрасывал специальные металлические вымпелы — с тиснеными на них гербом и флагом рейха, надписью «Neuschwabenland», то есть «Новая Швабия», а также датой экспедиции. [65] Из доклада начальника экспедиции известно, что в общей сложности было осуществлено 15 полетов, и на 11 тысячах снимков запечатлено порядка 350 тыс. кв. км материка. Всего же было обследовано около 600 тыс. кв. км территории Антарктиды, на которую Германия хотя и неофициально, но все же претендовала, в то время, как Норвегия выдвинула официальные претензии. Таким образом пилоты пытались застолбить как можно большую часть территории Антарктиды, чтобы сразу после окончания экспедиции, имея подробную карту местности, фюрер мог объявить ее «неотъемлемой частью территории Германии».

— Он ушел на континент? — услышал фон Готт позади себя голос Норманнии.

— Ушел.

— Слава Богу. Я почему-то настолько волновалась, что даже не решилась выйти на палубу, чтобы посмотреть на запуск. Боялась, что вдруг что-то случится.

— Обычный запуск, обычный полет, — пожал плечами фрегаттен-капитан.

— Если забыть, что сразу же после возвращения «Кита» должен состояться наш «выход на арену».

— Вас это пугает?

— Мне настолько хочется поскорее выбраться из этой ледовой западни, что появился страх: вдруг с гидропланом что-то произойдет и наш полет не состоится!

Барон окинул взглядом ее охваченную меховой кожаной курткой талию, скользнул взглядом по выбивающимся из-под утепленной кожаной фуражки золотистым волосам и, вспомнив, что на судне он все еще является единственным обладателем тела этой «холодной нормандки», самодовольно хмыкнул: