Владимир Шевелев - Все могло быть иначе: альтернативы в истории России

В-пятых, надо было дать нравственный идеал, отказаться от воинствующего атеизма . Но новый мир предполагал изменение нравственных установок, моральных категорий. Основы морали объявлялись классовыми, зависящими от господствующего классового интереса. Потому новая мораль призвана была обслуживать интересы пролетариата, становилась пролетарской моралью.

Революция подрывала глубинные миросоставляющие ценности как отжившие останки старого мира. Бесклассовое общество коммунистического будущего не будет нуждаться, как полагали, в услугах внешних правил, представленных моралью. Мораль отомрет, как и государство, в будущем всемирном коммунистическом обществе. Пока же «новая культура» разворачивалась на территории лишь одной страны — России. Новые социальные условия создавали почву для создания «новой морали». Такова была альтернатива тому, что имело место в действительности.

А в действительности власть опиралась на простолюдинов, осуществляла политику искусственной люмпенизации. Публицист В. Каджая пишет по этому поводу, что к власти пришла чернь, быдло. Не народ, а именно чернь. Народ есть совокупность всех социальных слоев, составляющих его и находящихся в экологическом равновесии. В российском обществе чернь составляла подавляющее большинство — это было, прежде всего, в абсолютной своей массе неграмотное, полунищее крестьянство. Оно же составляло и основу царской армии в Первой мировой войне. Три года войны высосали все соки из русской деревни. Она не хотела воевать, а ее заставляли. И тогда вооруженный охлос, то бишь армия, повернул винтовки против правительства войны, доверив власть большевикам, которые единственные выступали против бессмысленной бойни [139] Керженцев П.М. К новой культуре. — Петроград, 1921. .

Освобождение крестьян от крепостной зависимости вовсе не сделало их равноправными людьми. В глазах вчерашних своих господ они как были скотами, быдлом, так ими и остались. И те, и другие говорили на одном языке — русском, исповедовали одну и ту же религию — православие, жили в одной стране — России, но это были два совершенно разных народа. Однако если «малый» свысока презирал и всячески третировал «большой народ», то «большой» люто ненавидел «малый народ» и только ждал случая, чтобы эту свою ненависть обрушить на него в очередной раз.

Именно об этом пишет в своей повести «Собачье сердце» Михаил Булгаков. В основе произведения — эксперимент. Все, что происходило вокруг и что именовалось строительством социализма, воспринималось Булгаковым именно как эксперимент — огромный по масштабам и более чем опасный. К попыткам создания нового совершенного общества революционными, т. е. не исключающими насилия, методами, к воспитанию теми же методами нового, свободного человека он относился крайне скептично. Для него это было таким вмешательством в естественный ход вещей, последствия которого могли оказаться плачевными, в том числе и для самих «экспериментаторов». Он видел, что в России стремятся создать новый тип человека. Человека, который гордится своим невежеством, низким происхождением, но который получил от государства огромные права. Именно такой человек удобен для новой власти, потому что он положит в грязь тех, кто независим, умен, высок духом.

Профессор Преображенский живет уединенно в комфортабельной квартире. Автор любуется культурой его быта, его облика. Гордый и величественный профессор, который так и сыплет афоризмами, светило московской генетики, гениальный хирург, — он занимается прибыльными операциями по омоложению стареющих дам и бойких старцев: беспощадна авторская ирония — сарказм в отношении процветающих нэпманов. Но вот профессор задумывает улучшить саму природу, он решается посоревноваться с природой и самой Жизнью и создать нового человека, пересадив собаке часть человеческого мозга.

Взаимоотношения ученого и уличного пса Шарика, впоследствии — Шарикова, составляют сюжетную канву повести. Основа повествования — внутренний монолог Шарика, вечно голодного, горемычного уличного пса. Он очень не глуп, по-своему оценивает жизнь улицы, быт, нравы, характеры Москвы времен нэпа с ее многочисленными магазинами, чайными, трактирами на Мясницкой. Но вот профессор совершает главное дело своей жизни — уникальную операцию-эксперимент: он пересаживает псу Шарику человеческий гипофиз «пролетария» — алкоголика и тунеядца Клима Чугункина.

И вот в результате операции появляется безобразное, примитивное существо, целиком унаследовавшее «пролетарскую» сущность своего «донора». Первые произнесенные им слова — ругань, первое отчетливое слово — «буржуй». Чудовищный гомункулус, человек с собачьим нравом, основой которого был люмпен-пролетарий, чувствует себя хозяином жизни: наглый, чванливый, агрессивный. Конфликт между профессором Преображенским, Борменталем и человекообразным существом абсолютно неизбежен. Жизнь профессора и обитателей его квартиры становится сущим адом. Эксперимент окончился полным крахом. Из «пролетарской черни» невозможно сделать Человека.

Для новой власти были неизбежны и гонения на интеллектуалов. Более ста лет интеллигенция ожидала революцию, стремилась к ней, работала на нее. И чем слабее становилась монархия, тем активнее она действовала. Февральская революция, подарившая свободы, давшая голос «великому немому» — народу, показалась сначала осуществленной мечтой. Но и народ оказался мало схожим с тем иконописным образом, которому полагалось поклоняться, и Временное правительство, оказавшееся в руках интеллигентов, неясно себе представляло, что делать с властью.

Потрясенная тем, что революция оказалась не похожей на сон, который виделся сто лет, русская интеллигенция тем не менее находит силы выступить против насилия. Забастовка служащих государственных учреждений и муниципальных органов в Петрограде, потом в Москве, распространяется и на другие города. Отказалась признать новую власть профессура высших учебных заведений. Сопротивление оказывает значительная часть технической интеллигенции — ее взгляды выражает, прежде всего, Всероссийский союз инженеров.

Разочарование подавляющего большинства русской интеллигенции революцией не было неожиданностью для Ленина: вождь партии большевиков, учивший, что только интеллигенция может внести «революционное сознание» в рабочий класс, всегда относился к ней недоверчиво и недоброжелательно [140] Геллер М., Некрич А. История России: 1917–1995. Утопия у власти. — М.: МИК, 1994. .

Начинает формироваться официальная идеология, в основе которой — мифология. Мировоззренческая система, ставшая основой идеологии, не предназначалась для того, чтобы отвечать на «вечные» вопросы — о «добре и зле», о жизни и смерти, о смысле жизни. Какой же в результате подобной большевистской модернизации сформировался человек?