Владислав Кузнецов - Крылья империи

Сам он на это совершенно не надеялся. Потому как смерть для него уже состоялась несколько дней назад. Главным признаком наступления смерти была невозможность узнать, чем закончилась его последняя, но оттого не менее блистательная авантюра с Проливами. «Нас судьба обделила всем, что было потом». Эта строчка ела Баглира изнутри. Последняя ниточка, связывавшая гарнизон килитбахирского укрепления с миром живых прервалась, когда в сторону Босфора ушел избитый «Апостол Андрей».

Капитан Ушаков задержался нарочно. Имитировал поломку. Грейг был в курсе, потому немедленно перенес флаг на «Уриила», а Федора Федоровича оставил наедине со славой. Кроме него никто не предлагал боя одним линейным фрегатом против целой эскадры. Оно и неудивительно. Все остальные капитаны впитали существующую тактику. А Ушаков — после третьего курса Морского Шляхетского корпуса получил распределение для практики на царскую яхту. И заменил во время июльской смуты некстати свалившегося в горячке капитана. Был произведен царем Петром щедро — сразу в лейтенанты. Через три года, по исправной выслуге, вышел в капитан-лейтенанты и получил под команду фрегат. Потом выяснилось, что флаг-капитаном под внезапно подпрыгнувшего чинами Грейга никто из капитанов первого ранга не хочет. И Ушаков, став в одночасье капитаном третьего ранга, взошел на палубу своего линейного фрегата.

А теперь он предложил план, в который поверили только дилетанты Тембенчинский и Суворов. Даже Грейг не верил, что у его флаг-капитана что-то получится.

Но — получилось. После боя изувеченный корабль ушел, и Баглир даже не знал, смог ли «Апостол Андрей» пересечь Мраморное море. Это было неважно. Баглир был уверен — Ушаков добрался и доложил. Когда корабль уходил, Баглир понял — ЗЕМЛЯ именно там, на этой иссеченной картечью палубе. Земля живых.

А им остался пустынный берег. Пограничное состояние.

На третий день осаждаемая с моря и суши бригада заволновалась. Удалось подслушать разговор: мол, мы тут ляжем, а ОН улетит, ему что. Для поднятия духа Баглир велел полковому цирюльнику остричь ему крылья. Мол, остаюсь с вами, не убегу. После этого самые слабые души устыдились.

На десятый день Баглир решил — нет никакой разницы, осталось тебе жить часы, годы или века. Все равно смерть уже наступила. И когда в пролив вошли сразу все флоты России, кроме ничтожно малого Северного, когда гарнизон выпаливал в воздух последние крупицы пороха, швырял кверху — уж насколько мог — столь пригодившиеся тяжелые каски, Баглир слегка улыбнулся Андреевским флагам десантных судов и пошел откапывать сумку с бумагами. Суворов, лично возглавивший десант, нашел его в землянке, просматривающим пересыпанные песком рапорты. Правки они не требовали. Слог был деловит и сух, на патетику не сбивался, на предсмертную записку отчеты не смахивали. Сгодятся…

— Ну, князь, поздравляю! Многие вас хоронили уже, Михаил Петрович.

— С моей манерой когда-нибудь и придется, — заявил Баглир, — начистоту, я был в их числе. С другой стороны — не в постели же умирать?

Суворов помрачнел. Баглир, напротив, разулыбался.

— Миних? — спросил, дождался ответа, — Завидую. Хочу так же — и в столь же преклонном возрасте. Истинный бог войны. Даже смерть к нему пришла по команде. Как развивалась операция? Рассказывайте, генерал, ведь интересно…

И Суворов видел — и вправду, всего лишь интересно. Тот огонь, которым буквально лучился князь Тембенчинский во время всего кругъевропейского похода, погас. В черных глазах вместо фейерверочных бриллиантовых искр дотлевали уже подернутые пеплом угли. А потому рассказывать генерал стал как мог ярко и выразительно до кривляния, старясь вышибить хоть сноп искорок знакомого огня из этих тухнущих очей. А уж он умел! До вечера старался, до хрипоты. Но — не преуспел. И ушел грустный.

А Баглир, хоть лег на свою солдатскую постель, заснуть не сумел из-за духоты. Вышел наружу, закутался в плащ — и ушел в небытие без сна. А когда открыл глаза, солнце уже подкрашивало облака снизу имперским пурпурным цветом, и тухли, мерцая, последние яркие звезды.

— Небо, — прошептал он, — сколько ни есть, все мое.

И его глаза полыхнули в последнем блеске Венеры алмазной пылью.

До неба, ему, однако, оказалось далеко. Сам себе крылья обрезал, чтобы не отступать. И внезапно оказался в шкуре человека-примата. Существа довольно ловкого, но летать не умеющего.

Вместо прямого перелета в Петербург пришлось грузиться вместе с остатками бригады на транспорт. Для удобства погрузки русские пожертвовали одним пинком, который насыпали грунтом и притопили на мели, превратив в импровизированную пристань. Методика, отработанная в Крыму и Новороссии.

Если бы не вмешательство Франции, предварительные условия мира, продиктованные Россией Османской империи, остались бы окончательными. Хорошо, урожай был уже собран, и серые колонны ландвера, потихоньку переименовывающегося в ополчение, потянулись к западным границам. У этих не было брони, только ружье да медный крест на шапке.

— Это только на зиму, — уверял делегации крестьян император Петр, — к севу распустим. Волю же надобно отслуживать.

И публиковал соответствующие манифесты. Люди холопского звания — поразвелось за полстолетия — ныли и даже устроили один-два мятежа против воинской обязанности. Таких лишали земли.

— Человек, не желающий оборонять свою землю оружием, владеть таковой не может, — грохотали над страной слова очередного манифеста. Распространили, по новой моде, и на дворянство, завершив полную вольность, которой вышло — шесть лет. Кирасирам немедленно прибавилось работы. Правда, настоящих заговоров уже не было. Но ропот и сумасшедшие одиночки с бомбами и пистолетами — были. А вот духовенство Иоанн уговорил. Собственно, мужскому монастырю выставить роту было куда проще, нежели подвергнуться секуляризации. Да и традиции такие на Руси были. Княгиня Тембенчинская заикнулась было и о женских батальонах, но идея успеха не имела.

— До этого пока не дошло, — заявили цари едва не хором.

Европа, по традиции, вздрогнула. Против профессиональных — а, следовательно, и очень небольших, армий, двигалась огромная пешая орда. Восемнадцать миллионов русских вдруг изрыгнули полумиллионную армию. Причем это была орда, возглавляемая исключительно кадровыми офицерами. Зато на должностях ниже подполковничьих нередко стояли вовсе оригинальные типы с белыми крестами, нашитыми на мундиры, и шестоперами вместо шпаг или хотя б ятаганов. Усов у большинства еще не было! Зато были сурово сжатые губы, льдистые глаза — будто у императора Иоанна одолжили, и каждому хватило. Студенты десяти масонских университетов. Впрочем, в их речи вместо слова ложа все чаще проскакивало — орден. Младших командиров тоже выучили заранее — за предыдущие зимы. Невесть откуда взявшиеся полковые школы тысячами рождали кадровых фельдфебелей. И не только их. Имеющийся в каждом полку кирасир отслеживал — не блеснет ли Ломоносовским талантом сквозь серую шинель?