Андрей Посняков - Демоны крови

— Вот это тачка!

Миша посмотрел в зеркало заднего вида и ухмыльнулся.

— Да уж, по нашим дорогам только на таких и ездить. Кстати, что за модель-то? «Опель-Капитан»? «Испано-Сюиза»?

Сидевший рядом с ним, на пассажирском кресле видавшего виды «уазика», Генка Горелухин — Геннадий Иваныч, мужик лет сорока с половиной, местный, заядлый рыбак и охотник — скривил в усмешке тонкие губы:

— Ну, ты уж скажешь тоже — «Испано-Сюиза»! Где ее сейчас найдешь-то? «Мерс» это, тридцать пятого года, Гитлер еще на подобном ездил, кажется.

Машинка и в самом деле была хоть куда — доведенная до ума, отлаженная, сверкающая никелем и лаком, двухцветный — красно-белый — кабриолет с поднятым верхом, водителя Михаил разглядеть не успел — уж слишком быстро пронесся этот ретроавтомобильчик, здесь, на шоссе, «уазику» с ним не тягаться.

— Смотри, смотри, на нашу дорожку свернул, — Горелухин удивленно прищурился. — Это к кому, интересно?

— Может, автопробег? — притормаживая у заправки, предположил Миша. — Ну, это… Ударим по головотяпству и разгильдяйству и все такое прочее…

Геннадий Иваныч покачал головой:

— Не, вряд ли. Если б пробег — я б точно знал.

Тут Горелухину можно было верить вполне — он на ретротехнике был помешан, журналы специальные время от времени покупал, автомодельки — за неимением финансовой возможности приобрести какой-нибудь репликар. В общем — разбирался.

Залив полный бак, Михаил закрутил крышку и, забравшись в салон, покатил по шоссе к лесной дорожке, куда совсем недавно свернул ретро-«мерс».

— Дачники, может, какие, — тихо предположил Геннадий Иваныч — ну, не давала ему покоя эта машина! — Или туристы.

— А может, к Узбеку…

— Может, и к этому… — Горелухин презрительно скривился и сплюнул в окно. — Понаехали тут…

Узбека… и вообще, «узбеков», в поселке — сросшемся когда-то из двух — леспромхозовского «Советский № 3» и древнего Сяргозера — не любили. К слову сказать, сие многолюдное семейство вообще-то было чисто русским — Кумовкины, — просто вот лет пять, а то и больше — никто уже точно не помнил — назад они переехали в здешние края из Узбекистана, быстро обжились, выстроили приличный особнячок, кто-то занялся лесом, кто-то торговлей — конечно, были связи, иначе не позволили бы. Местных мужиков это злило — ишь, какие-то там пришельцы живут во много раз лучше их! Миша в эти неприязненные отношения не лез, лишь прикидывал иногда, этак, по справедливости рассуждая — вот ежели б здешние мужики за воротник-то не закладывали по любому поводу и без оного, глядишь, и сами бы жили не хуже…

— Чего, думаешь, мы хуже живем, оттого что пьяницы? — Горелухин словно подслушал Мишины мысли. — Ну, я вот не пью почти… И что? Богато живу?

Михаил ничего не сказал — а что тут скажешь? Хороший мужик Геннадий Иваныч, и работящий, и на все руки мастер, только вот невезучий, да…

— Вот ты, Миша, только не обижайся, как магазин-то в поселке открыл? — скосив глаза, собеседник ухмыльнулся. — Вот просто так взял и открыл, да? Явился вот, здрасьте, мол, я Ратников Михаил Сергеевич, решил тут у вас поторговать?

— Ну не так, конечно, — Ратников усмехнулся. — У приятеля моего тут кое-какие связи имелись… ну, среди местной власти. Василия-то помнишь, приезжал ко мне как-то?

— Василий… А, мент-то питерский?

— Он.

Михаил резко свернул на лесную дорожку, и Горелухин едва не ударился головой о лобовое стекло. Хмыкнул:

— Я сперва думал, Вася — это брат твой. Очень уж вы похожи.

— Ну да, похожи, — Ратников улыбнулся — обоим слегка за тридцать, оба высокие, оба брюнеты, только у Миши глаза синие, а у Василия — карие. — Ганс только чуть младше, на год.

— Кто младше? — не понял Геннадий Иваныч.

— Ну, Ганс, прозвище у него такое, у Васьки, от фамилии — Ганзеев… Хотя и не только от нее.

Пару лет назад старший опер капитан милиции Василий Ганзеев внедрялся по служебным надобностям в среду исторических реконструкторов, всяких там клубов и прочих — косил под вермахтовского гренадера, форму даже пошил и все такое. Вот с тех пор и повелось — Ганс! Так теперь и на службе звали.

Ратников притормозил и переключился на пониженную, проезжая лужу и как только «мерседес» в ней не застрял?

— Ну вот, — задумчиво покивал Горелухин. — Я же говорю — связи! Лапы мохнатые.

— Ага, лапы… Я, Гена, еще и в Питере родительскую квартиру продал… сюда уж приехал на свой страх и риск… да, Ганс помог, присоветовал. Не столько ради себя, сколько ради Машки — ей деревенский воздух нужен, легкие.

— А-а-а… Это да, воздух у нас знатный — ложками есть можно! — Геннадий Иваныч зачем-то снял кепку и, пригладив волосы, неожиданно улыбнулся. — Жена у тебя, Миша, славная! И красивая, и работящая, и приветливая… Где только такую нашел?

Где нашел?

Ратников только хмыкнул — знал бы ты, Гена, где!

— Так, значит, говоришь, супружница твоя легкими мается?

— Ну… не мается, но…

— Ей барсучий жир нужен! Натираться и внутрь… Что ж ты раньше-то не сказал, а? — Горелухин осуждающе покачал головой. — Есть ведь у меня, привезу… хочешь, так прямо сейчас заедем?

— Спасибо, Гена! — от всей души поблагодарил Михаил. — Только это… сейчас некогда — в администрацию зачем-то вызвали. Давай на днях?

— На днях так на днях, — Геннадий Иваныч вытащил из мятой пачки папиросину, сунул в рот и вопросительно посмотрел на некурящего — точнее, бросившего — Ратникова. — Я закурю, можно?

— Кури, кури, Гена.

Горелухин чиркнул спичкой, с видимым удовольствием затянулся и, выпустив дым, продолжал разговор:

— Я, кстати, знаю, зачем вас председатель зовет. Тебя, «узбеков», Пальчинского — всех, у кого заправки да лавки, ну и всякие там пилорамы… — Геннадий Иваныч презрительно сплюнул: частных предпринимателей он откровенно не любил, всех — ну вот разве что кроме Миши — считая ворами, мошенниками и проходимцами, да и вообще симпатизировал КПРФ. — Детский дом какой-то на лето домишко снял — ну, интернат бывший — небось, спонсорской помощи хотят, вот к председателю и обратились, а он — к вам, к кому же еще-то?

Председатель — так в поселке по старинке именовали главу администрации волости Юрия Михайловича Поганкина, не старого еще мужика, бывшего (при коммунистах еще) заведующего свинофермой, несмотря на свою фамилию, человека в общем-то неплохого и в округе вполне уважаемого.

— А, — сворачивая к поселку, кивнул Михаил. — Для детского дома, значит. Ладно… Тебя, Гена, где высадить-то?