Алексей Ивакин - 7 дней в июне

В допросе первенца хотели принять участие все – в основном по принципу, достаточно четко сформулированному в незабвенном мультфильме «Тайна третьей планеты» – «А хотите, я его стукну – и он станет фиолетовым. В крапинку». Но мы с Андрюхой твердо решили соблюдать нормы приличий, в смысле – процессуальные нормы. Ну – или почти. Все-таки найти в местных условиях адвоката в порядке 49-й было несколько затруднительно, да и с переводчиком, возможно, пришлось бы напрягаться. Однако, к нашему счастью, вторая проблема отпала сама собой – немец оказался вполне себе русскоговорящим. Вова, как старший из фэйсов, сказал, что он это зрелище пропустить не может в силу своих функциональных обязанностей, и нам пришлось с ним согласиться. Остальные торчали из-за полуоткрытой двери, являя собой картину, олицетворяющую стихотворение неизвестного прокурора из УСО. Вы не слышали об этом, без сомнения, выдающемся, литературном произведении? Сейчас я вам его процитирую. Называется «Речь подсудимого»:

Я стою тут весь пушистый,

Хоть тянул два раза срок.

А судья мне, как билетик —

Вдруг счастливый номерок.

Ты проникнись, заседатель,

Посочувствуй, прокурор.

Расскажу вам честь по чести:

Не грабитель я, не вор.

Я не бил в квартире тетю

И вещей ее не брал.

Что ж на следствии признался?

То с испугу все наврал.

Бил меня оперативник —

Бил со страшным злым лицом.

Стыд, что органов сотрудник

Оказался подлецом.

Он пинал меня часами

И давил, давил, давил,

Скрежетал зубами страшно

Словно нильский крокодил.

Я ж хотел еще и раньше

Рассказать, какой он зверь.

Но при каждом из допросов

Он мне рожи строил в дверь.

Мое алиби железно,

Хоть Витек и наркоман.

Но мой кореш любит правду,

Невзирая на дурман.

Помню я, в тот день мы пили.

Знать – других не бЫло дел.

Как, и Витьку посадили?

Что творится – беспредел…

Именно так все и началось. Возмущению младшего сержанта Алексея Федоровича Фролова, 1921 года выпуска, уроженца г. Буй Костромской области, холостого, сына Пелагеи Евграфовны Фроловой, проживающей в г. Буй, призванного Буйским РВК, имеющего 1-ю группу крови, не было предела. В качестве документа, удостоверяющего его личность, он силился предъявить уже изъятый у него медальон с двумя экземплярами заполненных вкладышей, в которых мы все, что он пытался нам поведать, прочитали самостоятельно – еще по дороге. Немца подвела немецкая аккуратность. Суть в том, что на бланке вкладыша, отпечатанного типографским способом, стояла дата его выпуска – 1937 год. Но Володя, нечаянно интересовавшийся еще в своей спецшколе вопросами подтверждения личности военнослужащих в зоне боевых действий, объяснил нам, что с марта 1941-го года бланк вкладыша был другим. То есть у нашего «клиента» медальон был новый, а вкладыш в него – старый. Кто-то, может быть, на это бы и купился – мол, что было, то и выдали. Но, не я.

– Значит, зовут тебя Алексей, ты – боец… Ну, пока не важно, чего именно ты боец.

Я снял трубку стоявшего на столе внутреннего телефона и связался с дежурным по части.

– Дежурный по части капитан Хурбурмыркин – как и в случае с пилотом, разобрать фамилию было сложно, поэтому пришлось общаться почти официально:

– Товарищ капитан, это следственная группа беспокоит. У вас в части есть склад?

– Конечно, есть, товарищ следователь.

– А на складе есть бланки заявок на отпуск неважно чего?

– Так точно, есть.

– А не могли бы вы поручить отобрать несколько образцов бланков и направить бойца к нам, в застенки, с этими образцами?

– Сейчас сделаем.

«Алексей» недоумевающее смотрел на меня – наверное, никак не мог понять, с кем он беседует, почему его не бьют и где, в конце концов, жид-комиссар. Одновременно с недоумением он косил лиловым глазом (нет, нет – никаких незаконных методов – во всем виновата контузия) на россыпью лежащий на столе Вовкин «Парламент» – пачку мы, от греха подальше, на стол не выкладывали – на ней было слишком много информации, не предназначенной для неокрепших арийских мозгов – начиная от страны, Минздрав которой в последний раз предупреждает, заканчивая местом изготовления этого самого «Парламента».

– Закуришь? – спросил Андрюха, традиционно выступая в роли «доброго» следователя.

«Алексей» сглотнул слюну. Вова вставил ему в рот сигарету – руки допрашиваемого, во избежание эксцессов, были надежно скованы «браслетами» за спинкой стула – и дал прикурить. Блин, ну всему этих фэйсов учить надо! Видели бы вы «Лешины» глаза в момент, когда он прикуривал от пьезозажигалки! Я посмотрел на Вову пристальным взглядом в стиле «еще раз – и в глаз», тот смущенно сказал «Упс!» – чем привел пленника в еще более задумчивое состояние – видимо, значения слова «Упс» он не знал – и теперь судорожно перебирал в голове список возможных расшифровок.

Тем временем к нам, пошебуршавшись о чем-то с операми на входе, зашел боец, притащивший кучу всяческих бланков заявок на отпуск того и сего.

– Ну, «Леша», смотри. Вот этим бланкам, – показал я на разложенные веером на столе бумаги, – по два-три года. Видишь, какого они за это время стали цвета?

Бланки, естественно, были желтые – это выдающаяся особенность хранения бланков в России, со времен царя Гороха. Даже будучи упакованными в плотную оберточную бумагу, они ЖЕЛТЕЮТ.

– А теперь посмотри на свою ксиву, – я помахал перед его носом вкладышем, извлеченным из медальона. Бумага, выпущенная не позже 1937 года, была БЕЛОЙ. Не просто белой – идеально белой. – Так что, друг сердешный, давай договоримся так: ты не будешь тратить свое и наше время. Я человек от природы ленивый и крайне не люблю тратить свое время на очевидные вещи, поэтому предлагаю тебе следующее: ты сейчас быстренько рассказываешь нам все, что нас интересует, а мы – я сделал рукой жест, призывая в свидетели всех присутствующих – позаботимся о том, чтобы самый гуманный в мире военный трибунал отнесся к тебе с безграничной гуманностью – в рамках возможного, конечно.

Офигевший от прокола, допущенного его шефами при решении вопросов легализации в тылу РККА, «Алексей», тем не менее, решил немного пободаться – правда, уже в другом ключе.

– Хорошо. Я признаю, что являюсь военнослужащим германской армии. Я – ефрейтор Алекс Красовски, 800-й полк особого назначения. Я являюсь военнопленным и требую, чтобы со мной обращались подобающим образом.

Интересно, он что – считает нас идиотами? Военнопленным он мог бы считаться, если бы был одет в немецкую военную форму и носил знаки различия, предписанные его званием. Неужели он думает, что мы (то есть наши предки) такого не знали? Но раз он решил придерживаться такой линии защиты – значит, у него есть аргументы в пользу такой линии. Так что мы поиграем по-своему.