Александр Трубников - Черный Гетман

У Ольгерда перехватило дыхание. Не было ни малейшего сомнения, что это именно те самые домовины, в которых похоронены его далекие предки. Поиски Черного Гетмана завершились. Дело осталось за малым — выяснить в каком из четырех спрятана таинственная реликвия. Ольгерд подошел к саркофагам, поставил на пол свечу и, положив ладони на одну из крышек, долго стоял, грея руками холодный шершавый камень. Истым христианином он никогда не был. В церковь конечно, ходил, на красные углы крестился, и на Пасху разговлялся истово, не слабее рыльского батюшки, но в воинской своей жизни твердо исповедовал лишь одну заповедь — на бога надейся но сам не плошай. И вот теперь, собираясь с силами перед тем, как поднять крышку и заглянуть вовнутрь робел, словно забравшийся в соседский сад оголец.

Наконец решился и потянул. Крышка была тяжелой. Ольгерд прихватил ее поудобнее и напрягся, самым краем глаза приметив, как вдруг рыскнуло в сторону пламя свечи. Чуя за спиной злобное чужое дыхание, он попробовал обернуться, но не успел — в затылок с сухим треском врезалось что то тяжелое и перед глазами поплыли багровые круги. Каменный пол взыбился, белые квадраты саркофагов нависли над головой и стали стремительно приближаться. Последнее что он увидел перед тем, как погрузиться в вязкую беспросветную темноту, была вырезанная на мраморном боку саркофага пучеглазая остроклювая птица.

Первое что он ощутил, придя в себя, была ноющая боль в затылке. Эта боль путала мысли и давила на глаза, не давая ни осмотреться, ни толком собраться с мыслями. Однако боль помалу отступала и через некоторое время он понял, что сидит, прислоненный к стене. Попробовал размяться, но смог лишь двинуть плечом: руки и ноги были плотно стянуты крепкой веревкой. По всему выходило, что кто-то, воспользовавшись тем, что он в кладоискательском угаре потерял осторожность, подобрался сзади, ударил по голове и связал.

От злости и обиды кровь ударила в виски. Ольгерд открыл глаза. Он находился в той же самой крипте, только теперь она освещалась не куцым свечным огоньком, а похрустывающим ярким пламенем смоляного факела, закрепленного в держателе на стене. Три из четырех саркофагов были вскрыты, и их крышки раскинулись где как: одна, перевернутая, лежала на полу, другая опиралась на бок саркофага, а третья была поставлена на попа у стены. Там же, у дальней стены, за ящиками, в которых хранились египетские мумии, Ольгерд рассмотрел то, чего не заметил при первом осмотре — небольшой закрытый бочонок, в каких рачительные коморники хранят обычно свои соленья. Однако крипта с мумиями и саркофагами для хранения зимних припасов решительно не подходила…

Думать о том, что может хранится в бочонке, было некогда, нужно было быстро понять, что же на самом деле произошло. Ольгерд повернул голову влево, где на пустом пятачке меж факелом и саркофагами ворочалась черная тень. Тень развернулась к нему, сверкнула глазами, ощерилась в белозубой волчьей ухмылке и спросила:

— Ну что, очухался, служивый?

Ухмылку, взгляд и голос этого человека невозможно было спутать ни с чем и ни с кем. Перед ним, хороня за спиной какой-то предмет, стоял Дмитрий Душегубец.

Хотелось узнать обо многом. И как его выследили, и чего теперь от него хотят. Но Ольгерда в первую очередь интересовало не это. Он спросил, глядя в глаза своему врагу:

— Почему ты меня не убил?

Душегубец рассмеялся каркающим коротким смехом.

— Толку мне с твоей быстрой смерти? Хочу прежде узнать, кто ты такой на самом деле и чего хочешь. Слишком уж часто в последнее время ты у меня на пути встаешь.

— А если я ничего не скажу?

— Скажешь, как миленький. На допросе стойких молчунов не бывает. Бывают неумелые дознатчики. Ну а я уж, поверь, в этом деле один из первых.

— Пытать меня дело хлипкое. Провозишься до утра, начнут нас искать, глядишь и отыщется при костеле тихушник-соглядатай, что знает про тайный ход и сообразит, куда мог исчезнуть не выходя из костела заезжий шляхтич. Так что решил убить — убивай. Нечего со мной тут лясы точить.

Душегубец присел на египетский ящик и поглядел на Ольгерда по-новому. С интересом.

— Слишком уж ты быстрый, литвин. Сам посуди, я тебя в лесу раненого оставил на верную смерть — ты выжил. Потом под Киевом, когда я заморского лазутчика отловил, ты объявился и отбил пленного. Позже ты нашел Щемилу в запорожье, убил его, а затем объявился в Клеменце вместе с ногайцами, во главе которых стоял мой дядя Темир. Да и в лесу тогда, чует мое сердце, не впервые мы с тобой повстречались, уж больно взгляд твой мне, парень, знаком.

— Ну так и что с того?

— Раз гоняешься за мной, то знаешь, что я, как волк, один чуть не с самого рождения. Не с кем мне много лет о главном поговорить. А ведь хочется иногда. Да и тебе самому, поди, хочется мне рассказать о том, какой заточен на меня за зуб. Разное бывает, в жизни глядишь, поговорим, да и и поладим.

Ольгерд не обольщался на счет своего пленителя. Как бы Душегубец мягко не стелил, в живых его оставить не собирался ни при каком раскладе. Все что теперь оставалось, так это любой ценой тянуть время и вытягивать из Дмитрия побольше полезных сведений, надеясь при этом разве что на чудо

— Давай так, — выдержав длинную, насколько было возможно, паузу, медленно ответил Ольгерд. — поговорим баш-на-баш. Ты спрашиваешь — я отвечаю, потом я спрашиваю — ты говоришь. Идет?

Душегубец вновь рассмеялся.

— Ну что же, согласен. Тогда вот тебе мой первый вопрос. Где мы с тобой повстречались впервые?

— Лет двадцать назад, если не больше, ты разорил на курщине селение Ольгов. Там убил помещика-литвина вместе с женой. Это были мои мать и отец. Я чудом тогда уцелел и тебя на всю жизнь запомнил. А тогда, под Смоленском узнал.

— И, ты конечно, поклялся отомстить?

Ольгерд кивнул.

— Два раза ты был у меня в руках и от смерти уходил, — задумчиво, будто говоря сам с собой, протянул Душегубец. — Стало быть, не случайность все это… Ну да ладно, о твоей судьбе потом потолкуем. Спрашивай, твой черед.

— Что произошло после того, как ты оставил Кирилловский монастырь?

Душегубец ухмыльнулся.

— Всю историю хочешь услышать? Ну что же, так тому и быть. Раз ты оказался здесь, стало быть как и я, прознал, что саркофаги Ольговичей вывез из монастыря Радзивилл. Я послал Щемилу на хутор, чтобы он порешил старого кобзаря, который знал обо мне больше, чем положено, сам же поехал в Вильно. Во время осады к гетману было не подобраться, пришлось ждать, когда тот сдаст город и уедет в Кайданы. Там, заключив союз со шведами, покойник немного расслабился, да и многие шляхтичи из личной охраны его покинули, как предателя Речи Посполитой. Воспользовавшись стечением обстоятельств, я нанялся в поредевшую гвардейскую роту, дождался удобного случая, когда этот фанфарон уединился в опочивальне с молоденькой горничной, снял его с девицы прямо в постели, для пущей острастки вскрыл ей горло и устроил нашему собирателю реликвий небольшой допрос.