Николай Андреев - За Русь святую!

- Бей дармоедов! - треск стеклянных витрин. Громили магазины и лавки. Продавцы торопились спасти в безопасном месте, пока зверевшая по минутам толпа выворачивала и корежила их заведения. Нескольким не повезло, и их избили, не удовлетворившись грабежом.

- Не стрелять. Запрещено применять оружие! Не стрелять! - надрывался офицер городовых.

Умудренный опытом разгона демонстраций еще пятого года, он любил повторять: "Да, вот это было время! Содом творился в стране, да только люди с головой на верхах сидели. А нынче ж…". Иван Сидорин и сам был рад пальнуть для острастки в хулиганье, да только нельзя было.

Городовой огляделся. С ним было четырнадцать человек - и это против более чем двух сотен. Они пытались оцепить один из переулков у Невского, да куда там!

- Эх, пугнуть бы этих бандюков! Как же их охолонить-то иначе? - в сердцах бросил Сидорин. Он увидел, что в толпе началось какое-то брожение, и внезапно из гущи людей полетели куски льда, доски, булыжники из мостовой. Петьке, только-только пришедшего на службу, задело правый висок льдиной, кровь замарала мундир и начала капать на снег.

- Отходим, назад! Берегись! - и снова забили по мостовой рядом с городовыми камни, мусор и осколки льда. - Эх, пальнуть бы!

И вдруг - хлопок выстрела. Сидорин почувствовал, что его тело холодеет и как что-то липкое течет по его животу. Он опустил голову вниз, а потом завалился на ставший грязным снег. Не стало бравого городового, пережившего кошмар первой русской революции…

То же самое творилось и на других улицах, лишь с небольшими отличиями.

- Назад! Не показывать спину! Спиной не становиться! - и несколько слов отборным матом, "для понимания большего". Полиция просто не могла справиться с толпами, лишенная даже возможности отвечать выстрелами на град мусора и льда со стороны волнующихся толп.

А с людьми творилось что-то странное, жуткое. Копившаяся многие и многие месяцы злость наконец-то нашла свой выход. В глазах застыло озверение, кровь приливала к вискам, лица превращались в животные морды. Особенно страшное зрелище представляли собою нищие и чернорабочие. Голодные, озлобленные, замерзшие, они громили лавки с особым остервенением, первыми бросались на немногочисленных городовых, выкрикивали угрозы всем и всему, и, не получая никакого отпора, храбрились все больше и больше…

- Александр Иванович, а Вам не кажется, что события выходят из-под контроля? Люди и не думают успокаиваться, - Георгий Евгеньевич Львов разговаривал по телефонному аппарату с Гучковым. Даже при больших помехах и плохой слышимости можно было легко уловить в голосе председателя Земгора волнение и растерянность. Ведь все должно было протекать более спокойно, иначе, такого не учли совершенно при обсуждениях переворота.

- Успокойтесь, Георгий Евгеньевич, это скорее всего просто провокация Протопопова. Вот увидите, самых буйных соберут на площадях, а потом начнут уничтожать без пощады. Того же самого мнения и левые партии. Все в порядке, дорогой мой Георгий Евгеньевич, волноваться не стоит.

Кирилл Владимирович кое-как смог добраться до Мариинского дворца, там как раз проходило заседание нескольких членов правительства. Министры были в растерянности: градоначальник считанные минуты назад запросил казачьи части. Балк утверждал, что иных способов наведения порядка у него нету. Если же не справятся казаки -придется вводить военное положение. Чего доброго, все это могло вылиться в настоящую революцию.

- Я вас уверяю, господа, - Протопопов, в своем бессменном жандармском мундире, спокойно и ровно убеждал кабинет в том, что все в порядке. - Казаков можно ввести, можно. Но до особенно опасного оборота не дойдет, я вас уверяю. Мы сможем успокоить столичных жителей. Надо просто подождать, все само собой уляжется. Спокойствие, только спокойствие.

Голос Протопопва стал воистину сахарным.

И Кирилл Владимирович, несмотря на то, что вроде и не имел право голоса, поднялся с места и, легко вздохнув, заметил:

- Если уже меня пытаются остановить на улице, если уже семье Романовых нет прохода в столице, то что говорить о простых обывателях? - Сизов просто не мог удержаться от воспоминаний о то, что произошло считанные часы назад…

Визг тормозов. На этот раз Кирилл решил воспользоваться автомобильным экипажем, причем сел за руль лично: не доверял он никому управление машиной в такой сложной обстановке. И не зря. Возвращаясь после посещения Арсенала, Кирилл попал на Воскресенской набережной прямо в гущу событий. Здесь, правда народ еще ходил с плакатами и транспарантами, а не револьверами и камнями, но все равно - было очень неспокойно. Кирилл раздумывал, как бы объехать толпу, как события закрутились с ошеломительной скоростью.

Несколько начисто лишенных страха и совести пареньков, лет по шестнадцать-семнадцать, стали тыкать пальцами в сторону машины Сизова. В его сторону посмотрели еще с десяток человек. На их лицах Кирилл не разглядел ничего хорошего, только желание повеселиться.

- Эй, твою благородь. -

Солнце припекало, поэтому Сизов ездил в распахнутой шубе, под которой был легко заметен мундир, поэтому угадать в нем офицера не составило труда. К счастью, демонстранты не были особо сведущи в знаках отличия. Иначе бы вряд ли Кирилла ждало даже такое "доброе и ласковое" обращение. Все-таки к высшему офицерству отношение было дааалеко не такое почтительное. Могли "разглядеть" в нем душегуба и кровопийцу. - Ты-то нам и нужен.

На крик Кирилл решил не реагировать, пытаясь повернуть машину. Демонстранты заволновались, и несколько группок отделилось от основной массы и двинулась наперерез автомобилю Сизова. Авто заартачилось, время утекало сквозь пальцы, впереди замаячил призрак как минимум драки, два десятка на одного. Но просто так Кирилл Владимирович не хотел сдаваться. "Чтобы какая-то шантрапа испугала русского офицера? Да никогда! Ату их!" - похоже, эти мысли принадлежали сразу обоим пластам разума, и Сизову, и Романову.

- Прочь! Стоять, гады! Стоять! - Кирилл выхватил "Браунинг" и выстрелил несколько раз в воздух, а затем навел ствол на ближайшего молодчика. - Пристрелю того, кто приблизится, поняли?!

Похоже, лицо "благороди" в ту секунду было особенно яростным, а радетели народного блага - слишком трусливыми: Кирилл смог повернуть автомобиль и ринуться прочь, к Арсеналу. Там пока что было спокойно, да и охрану все-таки удосужились выставить.

- Я уверяю Вас, Кирилл Владимирович, полиция обязательно найдет тех бунтовщиков и покарает их со всей возможной строгостью, - голос Протопопова стал приторным от меда, в нем разлитого. Сизову этот человек становился все более и более неприятен. - Народ успокоится в ближайшие же дни.