Николай Андреев - За Русь святую!

Сизов все-таки смог обезопасить центр столицы. Приказав задействовать весь имеющийся транспорт для переброски отрядов со всех участков городского фронта, где от восставших смогли отбиться, на другие, где положение все еще оставалось напряженным. Помогли и солдаты с Румынского фронта. Конницу пришлось задействовать для обороны тюрем. Просто Кирилл боялся, что его приказ уничтожить заключенных, если тех попытаются отбить, не будут исполнять. Сердца-то у народа еще не совсем очерствели. Это потом будут молить Бога, чтобы немцы заняли Петроград. Хотя, конечно, его уже должны возненавидеть за кровавые приказы. Например, тех, кто осмелится нарушить приказ - ждет расстрел. Всех, кто не сложит оружие - тоже. Кирилл ввел осадное положение в городе. Правительство пока что не подавало признаков жизни: Родзянко все еще спорил с Милюковым, Гучковым и Шульгиным насчет его конечного состава. Ведь предполагалось, что в правительство войдут люди, указанные в "подпольных" (естественно, что они были известны всей стране) списков "правительства доверия". Только вот судьба распорядилась своевольно с членами этих списков: тело Керенского смогли опознать среди десятков других погибших в казармах запасных батальонов, но это пока что решили сообщить никому, кроме старейшин Думы и Сизова-Романова.

- Простите, Кирилл Владимирович, повторите Ваш приказ. Боюсь, мои уши меня подводят.

- Вы все расслышали правильно: прикажите расстреливать заключенных, если восставшие попытаются взять тюрьму. Вы прекрасно понимаете, что тюремщиков-то не пощадят. Так зачем щадить убийц и бомбистов, которые после освобождения толпой превратят Петроград в вертеп? За неподчинение этому приказу тоже - расстреливать. Ослушание в эти дни недопустимо.

- Но это же война против собственного народа, это же резня…

- Вы не знаете, что такое война против своего народа, и что такое - массовые репрессии. И надеюсь, что никогда не узнаете. Исполнять приказ неукоснительно.

- Есть!

- Господа, тело Александр Федоровича нашли несколько часов среди тех тел, что были доставлены из казарм восставших запасных батальонов. Сомнений быть не может: и одежда его, и внешность. Лицо не обезображено, только несколько дыр в теле от винтовочных и револьверных пуль. Я даже не знаю, что теперь предпринять. Один из депутатов Государственной Думы - убит…

- Сообщите, что он погиб, пытаясь остановить кровопролитие и призвать к порядку запасников. Думаю, это наилучший выход в сложившейся ситуации. Пусть его запомнят как миротворца, - Георгий Евгеньевич вытирал вспотевшие руки платком. Хотя он и был готов морально к такому повороту событий, но все-таки услышать это, столкнуться, взглянуть в глаза фактам…

- Да, пусть об этом узнает весь город, вся страна: Александр Федорович Керенский, присяжный поверенный, принял смерть, призывая к замирению и подчинению правительству доверия. Да, это будет замечательный выход, - Милюков снял пенсне, помассировал веки. Господа, когда же прибудут Гучков и Шульгин? Отчего они не могли послать телеграмму, как все прошло в Пскове. Чего же они ждут…

Врывается в кабинет Родзянко один из кадетов, запыхавшийся, но счастливый.

- Телеграмма из штаба Северного фронта! Николай отрекся в пользу цесаревича, назначив Великого князя Кирилла регентом! Господа, старый режим пал! Это победа, господа, победа! Скоро в Петроград прибудут Виталий Васильевич и Александр Иванович доставят текст манифеста об отречении!

- Здравый смысл наконец-то победил! Господа, мы победили! - Милюков даже вскочил со стула, так разволновавшись!

Вокзал. Молчание. Перрон оцеплен казаками и городовыми. Сизов напряженно всматривается в подъезжающий состав. Где-то там, внутри железного коня, бумага, навсегда изменившая историю. Да, Кирилл все-таки смог это сделать. Но это же могло произойти в и в известной ему истории, в его истории. Каких-то два-три часа задержки, несколько уверенных фраз…

Ординарец, не выпускавший пулемет: Кирилл хотел, чтобы "старейшины" пока что считали его просто эпатирующим публику неглубоким человеком. Ничего, нужные люди ныне уверены в обратном, а остальное - неважно.

Стук колес по рельсам. Паровой гудок. Поезд остановился напротив перрона. Несколько казаков подбежали к открывающимся дверям вагона.

- Мы привезли вам новое, светлое будущее! - Гучков не удержался от "высокой" фразы. Молчание было ему в ответ. Среди кирилловцев уже было известно содержание манифеста царя. К тому же днем его уже начали оглашать фронтам и флотам…

Тягостное молчание. Солдаты и офицеры поглядывали на соседей, крестились, шептали: "Что же будет?". Антон Иванович Деникин напрягся, вспоминая письма Кирилла. Да, все так, как он и предсказал. Великие потрясения - во время войны. Когда народ и власть должны объединиться, должны напрячь силы - смена правителя. К счастью, это оказался Алексей: все-таки в народе его любили. Было известно, как он однажды сказал, что когда станет царем, сделает всех людей счастливыми. Но он болен, ему не жить долго. А что дальше будет? Что будет???

Так было на Румынском и Юго-Западном фронте. И нижние чины, и офицеры, сражавшиеся за веру, царя и отечества, потеряли одного царя, а получили то ли двух, то ли ни одного…

Бурное ликование с киданием шапок. Северный и Западный фронты радовались, не скрывая своих чувств. Плохой царь ушел, теперь по-новому заживем, скоро и войне конец, скоро и по домам можно…

Только некоторые офицеры собирались кучками и обсуждали, что же будет дальше…

Александр Васильевич и Николай Николаевич ходили по развалинам Великих Комнинов в Трапезунде. Отправив эскадру к Босфору, сам Колчак прибыл на флагмане на совещание по поводу снабжения Кавказского фронта.

Разговор все не клеился. Адмирал был чернее тучи, ожидая с минуты на минуту новостей из Петрограда и Севастополя. Великий князь был не намного веселей. Скорее, он ждал, когда придет известие о назначении его Верховным Главнокомандующим. И оба вспоминали историю этих развалин, по которым ходили.

Последний осколок Византийской империи, эта крепость сдалась на милость османам, хотя могла сражаться, могла отстоять свободу ромеев хотя бы на этом клочке суши. Но правители просто струсили. Их детей обратили в магометанскую веру, сделали евнухами, дочерей отправили в гаремы. Не осталось Великих Комнинов, рухнула империя ромеев, правители которой испугались встать на пути врагов…

Известие все-таки пришло. Николай Николаевич, прочтя телеграмму об отречении, скрипнул зубами…

Александр Васильевич расслабился. Он считал, что может случиться и худшее. Все-таки при Николае трудно было бы довести войну до победы…

Поезд увозил отрекшегося императора прочь из Пскова, в Могилев. Оторванный от семьи, от близких, без единого человека, которому мог бы открыть душу, и даже дневнику не в силах поверить то, что терзало душу, он был человеком, чей мир обрушился в одночасье, в одну минуту, в одно мгновенье, превратившееся в вечность. Хотя и было какое-то чувство у Николая, что он поступил правильно. Хотя бы на этот раз, и это чувство не более не покидало отрекшегося хозяина земли Русской…