Антон Шаффер - Волки в городе

К утру они набрели на небольшую деревеньку, стоящую вдали от дороги. Теперь их было не узнать. Все знаки отличия были сорваны. Лица они намеренно перемазали грязью. На головы повязали найденное по дороге тряпье. Со стороны они были неотличимы от сотен других странников, которые ходили в поисках лучшей доли по дорогам СНКР.

Официально, разумеется, в государстве не было нищеты. Но это только официально. На самом же деле нищих можно было встретить повсюду. Из крупных городов их выселяли, чтобы своим видом они не портили общий благостно-фасадный фон, предназначенный для иностранных журналистов и друзей из стран третьего мира. Оказавшись за городской чертой, нищие, или как их называли власти 'асоциальные элементы' сбивались в стаи и бродили по стране, перебиваясь случайными заработками и сезонными работами.

Четверка беглецов в своем новом облике отлично вписалась в ряды нацкомовских голодранцев. По крайней мере, чисто внешне.

- Что за населенный пункт? -Збруев повертел головой в поисках хоть какого-нибудь указателя.

- Да какая разница? Главное, что движемся в верном направлении, - ответил Елагин. - Поесть бы....

Но есть в заброшенной деревне было нечего. Как и в последующих обезлюдевших населенных пунктах, которые попадались им по пути.

То и дело заряжал дождь. И если Днёв с Мишиной переносили все тяготы пути молча и не ропща, то изнеженные кабинетами и утомленные в силу возраста генералы то и дело сбивались на жалобный тон. Но продолжали идти.

Идя вдали от населенных пунктов, изгнанники практически не встречали людей. Если на пути им попадалась населенная местность, то они обходили ее лесом, полями. А иногда и по колено в ледяной воде какой-нибудь местной речушки.

По счастливому стечению обстоятельств все четверо были одиночками по жизни. Жена Елагина умерла несколько лет назад. Збруев был идейным холостяком. Одинокими были и Днёв с Мишиной. Таким образом, все были избавлены от тягостных мыслей об оставленных родных и их судьбах. Правда, Днёв иногда думал об Анне... А еще об Але.

Ранним утром следующего дня страна узнала имя своего нового ВОЖДЯ. Он выступил по центральному телевидению с пространной речью, в которой в лучших традициях пообещал, что жить станет лучше, жить станет веселее. Но многих телезрителей озадачил больше не сам Вождь, а невысокий юркий человек в черном, который постоянно стоял за спиной нового правителя и, казалось, кривился в неприятной ухмылке.

День города и веси большой страны активно обсуждали новое руководство, которое объявило себя спасителями Отечества и радетелями за народное благополучие. Старые власти были заклеймены позором как предатели и ревизионисты.

- Кто бы мог подумать, - восклицал, стоя на трибуне, Кротов, что люди, которые не один год находились у руля власти, окажутся двурушническими мерзавцами? Все эти годы они пили народную кровь, нещадно присосавшись к мощному телу национал-коммунизма. Они плели заговоры и интриги. Они ненавидели нашу страну! Но бдительные органы национальной безопасности вовремя усмотрели нависшую над Родиной опасность и каленым железом, булатным мечом карающего национал-коммунистического правосудия выжгли этих паразитов, стерли их с лица земли.

По всей стране прокатились собрания и митинги в поддержку нового курса на укрепление идейности и сознательности народных рядов. Во всю старались журналисты, которые, казалось, соревновались в изощренности в вопросе прославления новых отцов нации. Разумеется, особенно отличился на этом поприще ведущий журналист страны, заместитель главного редактора 'Национал-коммунистических вестей' Леонтий Карлович Дробинский. Именно он выступил с решительной и беспощадной статьей под хлестким названием 'Падаль'. В ней он буквально размазал бывших партийных вождей и некоторых сотрудников органов национальной безопасности, которые 'занимались открытой террористической деятельностью, находясь на ответственных должностях'.

Дал Дробинский и развернутое интервью центральному телевидению, в котором эмоционально и откровенно рассказал, как его ущемляли прежние власти и как кровавые палачи из МНБ охотились за ним и лишь чудом не убили.

Ничего этого четверо изгнанников не видели, не слышали и не знали. В полном неведении они по ночам совершали длительные марш-броски, чтобы днем укрыться в очередном лесу, затаившись в овраге, прикрывшись гнилой листвой и просыпаясь от каждого подозрительного шороха.

Каждый из низ открывал для себя жизнь заново. Прошлое стремительно растворялось в дымке утренних туманов, в каплях росы и унылого желтого дождя. Днёву начинало казаться, что никакой прошлой жизни и вовсе не было. А была эта бесконечная дорога по лесу, по колено в грязи....

Никто из путников еще месяц назад не мог и представить, что выпадет на его долю. Каждый жил в своем уютном мирке - привычном и непоколебимом. Подполковник шел, преодолевая очередной подъем, помогая Ладе, и размышлял о превратностях бытия. Ведь все в его жизни могло сложиться по иному, пойти другим путем. Но он сам определил свою дорогу, и пенять теперь можно было только на самого себя.

В голове постоянно всплывали ссоры с Алей. Она закатывала ему такие сцены, что если бы кто-нибудь из коллег по службе в МНБ узнал о них, то точно донес в Службу собственной безопасности министерства. Что она кричала в порыве гнева! Что она кричала!

Она требовала, чтобы он ушел со службы. Чтобы устроился хоть дворником, но не был причастен к этой системе. Он слушал ее тогда с еле заметной усмешкой на губах. Что с нее взять? Творческая личность. Он все ей прощал.

А потом она успокаивалась и начинала рассуждать здраво. Нет, он был нужен именно таким, каким он и был. Малообразованным, далеким от высоких материй, но любящим до беспамятства, готовым пожертвовать собой ради нее.

И Днев прекрасно понимал это. Днёв закрывал глаза на все, подвергая себя, свою карьеру постоянной опасности. Но по другому он не мог. На пятом или шестом году службы его послали на курсы повышения квалификации. Они проходили в Школе национальной безопасности, располагавшейся в Подольске. Он отнекивался, не хотел, но мудрый Збруев вызвал его к себе и сказал, что это даже не обсуждается:

- Так всю жизнь и хочешь в старших лейтенантах пробегать, дурак?

Збруев, конечно, был прав. Без образования карьерный рост был закрыт. И Аля, эта возвышенная Аля и слушать ничего не хотела:

- Поедешь и все. Или я вообще от тебя уйду!

Это после, в состоянии алкогольного опьянения, допивая седьмой, а, может, десятый бокал вина, купленного им в спецмагазине, она кричала так, что он боялся, что услышат соседи. Нет, она не кричала, а орала. Орала, как орут базарные бабы, окончательно выжившие из ума и готовые убить за малейшую оплошность: