Сергей Сергеев - Календарь

Два дверных проёма напротив друг друга ничем не обозначают себя. Бастет остановилась, стала прислушиваться и ждать результатов сканирования. Ноль. Штаб молчит. Шагнула дальше, через пять метров следующие дверные проёмы. На этот раз сместилась от центра оси коридора ближе к левой двери, подошла к ней почти вплотную, погладила поверхность рукой. Ладонь скользнула по отполированному лаку, издав тонкий короткий свист. Была надежда, что ей ответят тем же, но нет снова тишина. Она отвернулась и уже собиралась удалиться в сторону противоположной и последней двери, как чётко услышала шелест. Затаилась, звук похожий на переворачивание листов книги повторился.

"Нас приглашают, — краткий комментарий, возник сам по себе, — почитать или посчитать?"

Толкнула дверь, заперта. Отстранилась и коснулась кончиком трости, голубой огонёк засветился, но не побежал как обычно весело вширь, а поборолся с тьмою и, не осилив, потускнел и зачах, но дверь приоткрылась.

"Универсальный ключ?! — изумилась Бастет, осматривая свой новый артефакт, — Интересно, на что ты ещё годен?"

Петли двери хорошо смазаны, не издали ни скрипа, ни свиста, сама деревянная дверь — раритет и то, что за ней находилось тоже. Небольшая комната напоминала маленькое фойе сельской библиотеки, когда на деле выяснилось, что оно является и читальным залом. Два жёлтых стола-парты со вставленными в них стульями с разноцветными спинками примыкали к стене и ждали своих посетителей. Три высоких стеллажа с полками и книгами на них своими торцами, завешенными агитплакатами, приветствовали всех входящих.

"Знание — свет, а незнание — надежда лишь на фонарик в руках", — было написано на одном из плакатов.

— "Это читальня для Мессинга", — прокомментировала богиня штабу.

— "Обследуй остальные помещения", — последовало указание из центра.

Бастет вышла в коридор, где толпилась троица "бомбил" в ожидании. Она пересекла его, не вступая ни в какие диалоги, и открыла следующую дверь при помощи нового ключа.

Опять библиотека, но на этот раз более древняя, на полках помимо старинных фолиантов и запылённых книг обычного размера, пергаментные и папирусные свитки, выступающие из глиняных сосудов. Посредине комнаты стол, на нём чернильница, тёмная бутыль закрытая пробкой, гусиные перья, перочинный нож, песочница, бронзовый канделябр с трёмя огарками свечей. На стене висела рамка со следами вырезанного полотна, по-видимому, это была картина, рядом православный деревянный крест.

— "Сюда пусть идёт Власов, с картиной", — выдала она штабу рекомендации.

— Как она определила, кому куда идти? — удивился Святослав.

— Не время для выяснений, нужно доверять её чутью и интеллекту, — отозвался Ян.

— Получается, что те две двери для неё и Августа, — продолжал рассуждать Святослав.

— У Мамона просто так не бывает, — осторожно не согласился с ним Ян.

Бастет тем временем вернулась к первым двум дверям, результат оказался неожиданным: они не открывались новым ключом и не проявляли никаких признаков интерактивного взаимодействия.

"Оставь их, иди на десятый и проверь на предмет ловушек", — вмешался в её действия штаб управления.

Бастет, используя лестницу, переместилась на этаж выше. Мессинг и Власов направились к указанным дверям, Август остался в коридоре на подстраховке.

Пока Мессинг осторожничал, переминаясь с ноги на ногу, генерал решительно шагнул внутрь своего объекта. С момента посещения Бастет здесь ничего не изменилось.

— "Что мне искать?" — обратился он за подсказкой.

— "Пока не знаем, возможно, ничего, — ответил ему куратор из штаба, — вставь полотно картины в рамку".

Власов извлёк рулон из гильзы, развернув картину, подошёл и стал примеряться, как ему лучше вставить её в рамку, но лишь только он поднёс руки, как полотно, словно магнитом, втянуло в прямоугольник с позолотой. Комната ожила: затрещали восковые свечи в канделябре, в межстилажном пространстве послышалось сопенье и шаги.

К генералу с огромным фолиантом в руке вышел человек в монашеской рясе с капюшоном, подпоясанный толстой верёвкой. Добродушное рыхлое лицо, светлые кучерявые волосы на голове. Увидев Власова, он поднял белые лохматые брови и спросил:

— Вы, кто? По какому вопросу?

Генерал стушевался, и, помня о том, что желательно бесед не вести с персонажами противной стороны, неуклюже кивнул в сторону картины, вот мол, сам смотри.

Монах повернул голову и, увидев картину, воскликнул:

— Вернули, значит на место! Это хорошо!

— Так вы, значит, писать пришли? — продолжил он расспросы.

Власов потупился и начал осторожно снимать с плеча автомат. Ситуацию разрядили из штаба: "Не спеши воевать, можешь поговорить с ним".

— Я не был никогда писателем, тем более религиозным, — облегчённо выдохнул генерал.

— Духовное училище и духовная семинария, или это не про вас? — неожиданно поделился знаниями автобиографии Власова монах-библиотекарь.

— Ну и что? — ошарашено и зло спросил генерал, демонстрируя свою ершистость.

— Хорошо, писать буду я, вы мне помогать, — мягко согласился библиотекарь.

— Чем могу я помочь-то? — изумился генерал настойчивости монаха и добавил, — А что писать-то собираетесь?

— Пятое евангелие, — невозмутимо ответил тот.

— Так оно вроде бы уже написано, — задумчиво произнёс Власов.

— Вот, видите, вы тоже сомневаетесь, написано оно или нет, — начал пояснять библиотекарь, — никакой конкретики, а нужно, чтобы прекратить все инсинуации, заново его переписать и представить на суд общественности.

— Зачем? — удивился Власов.

— Чтобы знали, — просто и без затей ответил монах.

— Ну, а я-то здесь с какого бока? — продолжал пытать посетитель хозяина книгохранилища.

— Вы, своей жизнью доказывали, что пятое евангелие возможно, — пытался терпеливо объяснять служитель очага знаний.

— Вот любите на больную мозоль наступать, — раздражённо отозвался на намёки Власов, — я боролся со злом…

— С помощью зла, — впервые монах перебил его.

— Что вы хотите этим сказать? — поморщился генерал.

— Я?! — спросил сам себя библиотекарь и продолжил, — ничего, я буду записывать, то, что скажите вы.

— Я-я?! — Власов от изумления наклонился вперёд и прижал свободную руку к груди.

— Ты один из двенадцати…

— Казнённых, — теперь генерал перебил назойливого монаха.

— Учеников-апостолов, — не обращая на реплику собеседника, продолжал гнуть свою линию хранитель.

— Понятно, меня уже и в ученики записали и в апостолы, столько внимания моей персоне, но я не предавал учителя, как некоторые, я боролся за лучшую жизнь…, я спасал людей…

— Спасать надо было души, а не тела, как написано в первых четырёх евангелиях. Вот в пятом и напишем, спасая тело, теряешь и тело и душу.