Сергей Сергеев - Календарь

Он несколько замялся, признания, сделанные им, носили интимный характер, ему пришлось переступить через себя, чтобы их озвучить. После паузы Андрей продолжил:

— Я на второй день разговорил медсестру, потребовал от неё для себя нижнего белья. Знаешь, что она ответила мне?

— Теряюсь в догадках…

— Она сказала, что у них нет такого понятия, как нижнее бельё. Я не поверил, и она мне продемонстрировала, что не лжёт.

— То есть?

— Она подняла юбку, и там не было белья, но это совершенно не главное, там не было ничего, что должно быть у женщины, — стараясь быть более убедительным, Николаев изобразил пантомиму поднятия юбки.

— Вот как! И ты знаешь, что должно быть у женщины? — игриво, но в то же время с иронией переспросила Яна.

Тема была щекотливой, и они оба ощущали некий разговорный драйв, обходя обтекаемыми выражениями острые моменты, раскраснелись, неизвестно от чего более: от обсуждаемых подробностей или от мозговой активности в поисках сравнительных оборотов.

— Конечно, но не в образе Анны Ивановны. Когда появилась ты, медсестра Аня стала носить нижнее бельё и приседать так, как это делают женщины.

— Какой вывод?

— Кто создал проекцию Виталия Петровича, если мы его ранее не встречали?

— Колян! Ты меня просто поражаешь своей простой, а простота — это почти гениальность, — её слова звучали искреннее.

— Более того, и в этом я уверен, если сейчас медсестру попросить исполнить стриптиз, то, реакция её будет соответствующей твоим преставлениям о морали. Она симбиоз, — он приободрился её похвалой, осмелел.

— Небольшое уточнение по поводу симбиоза: что же ты там всё-таки увидел? Нарисуй образно.

— Когда мальчишка начинает осознавать, что он отличается от девчонки не только одеждой, но и ещё чем-то, он начинает искать эти различия. Первой жертвой поисков становятся куклы, так вот, она была живой куклой.

— Колян, а нескромный вопрос? — глаза её блестели, но в них уже не было жёсткого рентгеновского излучения, в них ощущалась живая теплота.

— Ян, мне уже скоро восемнадцать, в этой области для меня видимых женских секретов не существует, разве только в плане сравнительных ощущений.

— Если ты говоришь, что они строят реал, качая образы из нашей головы…

— За исключением Виталия Петровича…

— Да-да, согласна, за этим редким исключением, но читая допустим исторические подборки, я нахожу несоответствие: их исторических фактов и моим знаниям. Это означает, присутствие постороннего источника.

— Мы не знаем, что в нашем подсознании, возможно, мы со своими внутренними убеждениями хотели бы, чтобы было именно так.

— Ты хочешь сказать, что из эмоций, которые отложились у нас в подсознании при работе с текстами, они построили новый реал?

— Что-то в этом роде…

— Тогда календарь…

— Наше подсознание привержено симметрии.

— Получается, вокруг нас существует параллельный мир, мы в нём живём, отстраиваем его, но не осознаём. Связь только через эмоции и интуицию. В реале строится модель, проекция, которая проходит испытания, и эмоции оценивают ход испытаний. Хорошее откладывается в одном месте, плохое в другом.

— Тогда их форма государственного управления, воспринимаемая нашим сознанием как абсурд, проекция нашего подсознания? — вопрос у Николаева вырвался сам по себе, без предварительного анализа и цензуры, как говорят — неосознанно, просто сорвался с языка.

— Наше сознание в постоянном конфликте с подсознанием, а если нет конфликта, то это блаженство, счастье, — Яна улыбнулась, не понятно чему: целому выводу или одному последнему слову, которое не полагается произносить без улыбки, иначе оно потеряет свой истинный смысл и станет — лишь набором звуков.

— Откуда тогда взялся Виталий Петрович? — снова повторился Андрей.

Виталий Петрович выслушал пожелания Яны по поводу повторного посещения общежития, пожал плечами и сказал:

— Хорошо, пусть будет по твоему, значит завтра, после обеда будьте готовы.

— Есть ещё вопросы или пожелания? — спросил он после некоторой паузы.

— Я считаю, что сейчас всё бессмысленно, поговорим после повторного посещения, — ответила Яна.

— И здесь я с вами полностью согласен, — поддержал он её рассуждения.

— Как поживает ваша Баст? — перевёл он разговор на другую тему.

Бросив взгляд на кошачью вольеру, переспросил:

— Ведь так её, кажется, зовут?

— Да так, — подтвердила Яна, — ничего, почти освоилась.

Он подошёл ближе к месту обитания животного, Баст насторожилась и начала кричать, глядя на доктора, не мяукать и шипеть, а кричать, что ей не свойственно. Её поведение для Яна было ново, и создавалась впечатление, что Баст знает, того человека в белом халате, но чувствует, что в этом человеке произошли какие-то перемены, которые заставляют её волноваться, более того, опасаться его.

Доктор отошёл от вольеры, кошка перестала голосить, но продолжала его сопровождать взглядом стоя, не усаживаясь на задние лапы.

— Это, хорошо, — задумчиво произнёс он, оглядываясь, и добавил, — вы её с собой возьмёте?

— Конечно, вдруг она что-нибудь напомнит и подскажет.

— Что ж, как и следовало ожидать.

Разговор не клеился, да и желания продолжать его у обеих сторон не было.

Утро следующего дня было мучительно долгим. Ожидание встречи с порталом, и возможность обрести свободу, возбуждало Яну. Её терпение было на нуле, всё вокруг раздражало её. Она несколько раз брала на руки и прижимала к себе Баст, гладила и говорила с ней, но её волнение передалось животному. Кошка всякий раз мурлыкала, когда её ласкали, но в последний раз не хотела идти к хозяйке и пряталась от неё в домике, урчала, когда та протянула туда за ней руки.

Наконец не выдержав, Яна пошла икать поддержки у Николаева. Андрей внешне был спокоен и выглядел хорошо. Его лицо, лишившись привычных угрей, можно было назвать красивым. Эти перемены не прошли незамеченными и для Яны.

"Коляном назвать язык не поворачивается, — отметила она про себя".

И впервые назвала его Андрюхой, чем собственно и смутила того. Он чуть покраснел, стал снова прятать взгляд и отвечать невпопад, в основном междометиями. Раньше Яна обозвала бы его каким-нибудь синонимом понятию субъекта с низким интеллектом, такие слова прокручиваются во множестве разговорной молодёжной средой, но в этот раз она оценила обстановку по-иному.

"Дура, набитая дура, парень как и я на нервах, только он терпит и не достаёт окружающих, — злилась она сама на себя".

Ей почему-то захотелось обнять его и попросить прощения, но она, испугавшись такой вздорной мысли, без объяснений покинула его палату и у себя в комнате упала на кровать и уткнулась лицом в подушку, чуть не заплакала. Пролежав так несколько минут, успокаивая себя различными мозговыми тренингами, она и не заметила, как задремав, погрузилась в более глубокий сон.