Анатолий Гончар - Возвращение

Я неопределённо пожал плечами. Михаил хмыкнул и, сунув руку за пазуху, вытащил на свет божий узкий клинок длиной в добрый локоть, а вслед за ним и тонкой работы ножны.

— На, держи! — вложив оружие в ножны, он рукоятью вперёд протянул его в мою сторону. Кинжал оказался тяжёлым, с деревянной резной рукоятью, украшенной каким-то едва видимым орнаментом, каким именно, рассмотреть на бегу мне не удалось. Сталь клинка, хоть и потемневшая от времени, оказалась весьма острой — едва прикоснувшись к лезвию, я располосовал указательный палец. Бинтовывать его было некогда, топали, не останавливаясь, хотя, впрочем, и бинтовать — то было нечем. А шум, издаваемый преследователями, всё приближался.

— Надо остановиться, перевести дух, — отрывисто бросил я, пригибаясь, чтобы не задеть головой склонившуюся на пути ветку.

— Что, притомился? — ехидно поинтересовался семенивший позади меня Витясик.

— Не больше тебя, — мне хотелось добавить "сам дурак", но я сдержался. — Надо передохнуть, чтобы встретить врага со всеми силами.

— Так ведь догонят! — отозвался кто-то из шедших впереди ратников.

— Да ведь всё равно догонят!

— А может, ещё убежим?! — отозвался всё тот же голос, с тайной мыслью, что его надежду кто-нибудь поддержит.

— Феофан, чё чепуху — то молоть, — тяжело дыша, Михась перескочил через лежавшую на пути валежину, — всего ничего до погибели осталось! Пришлый прав, остановиться бы надо. А надышаться теперь уж всё одно не надышишься. Кто позорче — ищи место, что поудобнее. А, вон я и сам вижу! Гряда каменная, туда забирай! — Михась принялся командовать ратниками, забыв, что не он здесь старший, но десятник, давно плетшийся позади, не вмешивался. Ему, старому воину, было всё едино где принимать смертушку, со своей гибелью он уже смирился. Поэтому предложение встретить врага глаза в глаза его вполне устраивало.

Каменная гряда, на которую нам предстояло забраться, убегала куда-то вдаль, постепенно расширяясь до размеров полноправного горного хребта. Огромный каменный монолит, невидимый снизу из-за заслонявших его деревьев, располагался точно по его середине. Левая сторона гряды, по которой мы взбирались, была относительно пологой, зато правая почти сразу переходила в глубокий, зияющий бездной, обрыв.

— Лезьте на каменюку! — сквозь рвавшиеся на волю хрипы приказал выползший на гряду десятник.

— Здесь погибель встретим, — нестройно отозвались ратники, никак не желая карабкаться наверх по скользкой поверхности камня.

— Лезьте, мать вашу! Умирать они порешили… Ишь, какие скорые, может и поживем ещё! — десятник размахивал своей саблей в воздухе, подгоняя наиболее упёртых ратников.

Едва сам Родович, лезший последним, оказался на вершине так кстати попавшегося нам монолита, как до вершины гряды, прыгая огромными скачками, добрались наши преследователи. Огромные (с доброго быка) чёрные, с длинными отвислыми рылами, с кривыми острыми зубами, торчавшими в разные стороны, они удивительным образом были похожи на обыкновенных разжиревших вепрей, только сзади, вместо закрученных поросячьих хвостиков, толстым поленом свисали лохматые волчьи хвостяры. Почуяв близость добычи, чёрные "кабаняры" разразились радостным заунывным пением, ту же секунду сменившимся единым вздохом-воплем разочарования, ударившим по моим ушам, словно грохот пушечного выстрела. Вся их кровожадная кодла на минуту застыла, уставившись своими поросячьими глазами — бусинками на притихших на вершине монолита ратников. Затем самый большой и страшный зверь-оборотень с седыми или просто светлыми щетинными залысинами, сделав короткий разбег, оттолкнулся всеми четырьмя ногами и прыгнул. До ближайшего к нему ратника он не долетел добрые полметра, но седины бедному служаке наверняка добавил. Видя, как зверина готовится к новому разбегу, нам пришлось потесниться. И вновь зверь не допрыгнул те же самые полметра. Третий его прыжок слегка ободрившиеся ратники встретили копьями. "Кабан", ударившись грудью о поставленное на его пути копьё, взревел, заскрежетал копытами (более похожими на трехпальцевые лапы) о камни и, сердито сопя носом, рухнул вниз. На его груди осталась лишь одна маленькая, едва видимая царапина. Ратник, державший копьё, от силы удара едва не слетевший с камня вниз, очумело таращился на треснувшее у основания древко. Вожак стаи какое-то время то отходил назад для разбега, то снова возвращался к камню, то ли не решаясь, то ли понимая всю тщетность своих попыток достать нас своими зубами. Наконец, ему это, по-видимому, надоело. Он почти по-поросячьи хрюкнул, брякнулся на свой толстый зад и, вперив взгляд в безоблачное небо, застыл в полной неподвижности. Остальные зверюги рассредоточились вокруг давшего нам приют камня и, следуя примеру своего вожака, застыли в молчаливом ожидании. Я сосчитал эту угрюмую компанию зверооборотней — их было пятнадцать, ровно на три больше, чем нас.

— Чего делать-то будем? — Витясик, вцепившись дрожащими руками в холодную твердь камня, словно завороженный, следил за замершими животинами.

— Ждать, — ответ десятника был лаконичен.

— Чего ждать-то, разве ж они уйдут?! — голос ратника дрожал.

— Уйдут, — уверенно заявил широкоплечий воин со свеженаложенной повязкой на правой руке. Это его копье треснуло, ударившись о грудь столь рьяно бросавшегося на нас оборотки. — Долго не насидят, сильнее проголодаются и уйдут оленей да кабанов по лесам гонять.

— А мы шо? Доколе тут сидеть будем? — Витясику не полегчало.

— Да сколько надо, столько и просидим. Нам — то что, еды да питья вдосталь, три — четыре дня продержимся, а там, если что, и наши, поди, подоспеют. Не могёт такого быть, чтоб не хватились! Мы ж сегодня к вечеру вернуться обещались. Да ты, малый, не дрефь, уйдут они, завтря же и уйдут. А ежели…

— Помолчали бы вы оба! — сердито гаркнул на них десятник. — Почём мы знаем, может, они наш язык разумеют. А вы о наших планах да надеждах треплетесь!

Все смолкли. Воцарилась тишина. Наши "разговорчивые" пристыжено молчали, да и остальным говорить было не о чем. А между тем в "стане" врага началось непонятное брожение. Оборотки по очереди подходили к своему вожаку и, ткнувшись ему в ухо, подолгу стояли, словно что-то нашёптывали, затем отходили в сторону, а место подле вожака занимали другие. Складывалось ощущение, что эти тупорылые "морды" проводят совещание. И впрямь, чем больше я вглядывался в происходящее действо, тем больше в этом убеждался, и поверьте, ощущение было не из приятных. Наконец, к вожаку подполз самый мелкий, самый шелудивый зверь. Что есть мочи виляя хвостом и унизительно поскуливая, он приблизился к своему вождю и так же, как все, ткнулся ему в ухо. Даже я смог разглядеть (или вообразить?), как на морде главного оборотки появилось брезгливо-презрительное выражение, но по мере того, как время шло, выражение морды менялось. Сначала она стала задумчивой, затем и вовсе радостно-восторженной. Вождь поднялся на ноги. Удостоив столь угодившего "начальству" "кабанишку" поощрительным тычком в спину, "высшее руководство" в лице седовласого "вепря" заунывно ноя, принялось разъяснять своим соплеменникам дальнейший план действий. Что они там напридумали, стало ясно в последующие пять минут. Вся эта свора, ворча и лязгая челюстями, принялась ковырять носами (именно носами, а отнюдь не свинячьими пятачками, которых у них не было) каменистую почву как раз с той стороны, где располагалась глубокая пропасть. Всё стало ясно. Похоже было, что они не такие уж и голодные, если решили нас просто угробить, скатив валун в необъятные глубины пропасти. А может, рассчитывали, что мы предпочтём сражение?