Анатолий Гончар - Возвращение

— Нуразим, нуратам, нора! — волшебник простёр руки к небу, призывая его обрушиться на землю. Через мгновение небесная сфера стала иссиня-чёрной, всполох багровой молнии расколол её надвое, и на головы разбегающихся в страхе орков посыпался белый, чистый, словно сама правда, снег.

— Нда, — маг растерянно теребил бороду, — не получилось…

— Что, кроме снега ничего?

— Ну, может ещё дождик, — наш "кудесник" вовсе не выглядел излишне сконфуженным.

— Тогда уходим! — всё же размять косточки и погибнуть — это далеко не одно и то же. — Пока они не пришли в себя и не догадались, что у них сегодня взамен кар небесных всего лишь внеплановая помывка.

Мои спутники, одновременно тяжело вздохнув, суровым взглядом измерили чародея с ног до головы, словно примеряя к нему гроб, который они с удовольствием бы ему выстрогали и, вняв моему совету, дали ходу. Я остался в замыкании. За моей спиной, постепенно приближаясь, шлёпались на землю тяжёлые капли дождя. Похоже, сегодня сногсшибательное мытьё предстояло не только завывающим где-то далеко внизу оркам.

Кое-как укрывшись под небольшим скальным выступом, мы дружно пытались согреться. Тщётно. Настигший нас ливень оказался по — ледяному свеж. Наверное, если бы не это укрытие, мы бы замёрзли нафик. Костёр разжигать я запретил, от предложения Платомея сотворить нечто согревающее, мои спутники отказались сами, и теперь мы прыгали, толкали друг друга и даже отжимались — короче, делали всё, чтобы не замерзнуть. А небеса по-прежнему изливались на землю бурными и отчего-то мутными водяными потоками. То ли я так сильно замёрз, что начинал потихоньку сходить с ума, то ли просто слегка глючил от усталости, но в бесконечных ручьях, слившихся воедино дождевых капель, едва видимых в призрачном свете сгустившегося сумрака, мне изредка чудилось то мелькание рыбьей чешуи, то чёрные клешни падающих на землю раков. В конце концов, чтобы окончательно не спятить, я повернулся к бушующей стихии спиной и начал приседать, мысленно вспоминая ещё утром мелькнувшие в голове строки.

"Не поминайте бога всуе".

Я ж, вспоминая образ твой,

Холмы далёкие рисую

С кроваво — выжженной травой.

Строки вызрели, а вот колено, выстрелив пронзительной болью, заставило меня прекратить согревающие упражнения. Мои спутники тихонечко матерились. Делали они это, конечно же, не матерными словами, но по энергетике, по силе вдохновения, выходило нисколечко не хуже. А слова-то они какие подбирали… любо — дорого!

Вскоре стемнело окончательно. Чернота свалившейся ночи была кромешной. Поднеся руку к самому лицу, я не увидел даже кончиков пальцев. Толкаться во мраке стало невозможно. Сбившись в кучу, мы прижались друг к другу мокрыми одеждами и уснули. Усталость оказалась сильнее холода.

Проснулся я от безудержной дрожи, бившей моё тело. Моя дружная троица дрыхла, окончательно спихнув меня с моего же коврика. Уже светлело. На востоке, переползая через край щербатого утёса, уже играли первые лучи солнышка. Небо, стряхнув с себя тяжёлое покрывало магических туч, казалось дном бездонного колодца, на самом дне которого ещё мерцали растворяющиеся в дневном свете звёзды. Я, внимательно осмотревшись по сторонам, закрыл глаза и вслушался в окутывающую мир тишину… И ничего не услышал, ни-че-го — потому что вновь неожиданно уснул. Этой же ночью мне приснилась карта. Леса, болота, хребты и равнины предстали предо мной так чётко, будто я видел всё это с борта медленно пролетающего самолёта. "Нарисуй карту, нарисуй карту", — сквозь чьи-то тяжкие стоны слышался мне постепенно удаляющийся голос Веленя. Мне снова стало невероятно холодно. Я проснулся и тут же в свете высоко взошедшей луны принялся вычерчивать на листе бумаги (вытащенным мной из рюкзака) линии и контуры только что приснившейся мне карты. Сами собой всплывали названия никогда не виденных мной мест, и я быстро (стараясь не упустить значения) коряво карябал их посреди только что вычерченных знаков. Закончив свои картографические изыски, я огляделся и ощупал руками свою одежду. Н-да, намыло нас порядочно, но, судя по всему, чародея мы бранили зря. Ну не получился, как он обещал, град с баранью голову, зато последовавший за снежком дождь был достоин всяческих похвал, если бы он ещё хоть как-то пощадил нас самих… Короче, мёрзнуть в одиночку мне надоело.

— Подъем! Хватит дрыхнуть, пора смываться, а то, не дай бог, наши преследователи появятся.

— Как же, появятся! — лежавший ко мне ближе всех Клементий слегка приоткрыл один глаз. — Они вчерась, поди, так накупались, что сегодня до обеда отплевываться будут! — В его голосе не слышалось и капли той дрожи, что с ног до головы сотрясала моё бренное тело. — Бодрит! — он сел и, разинув рот в широком зевке, лениво потянулся.

— Ага, с самого вечера! — двинувшись в темноту ближайших кустов, я наступил правой ногой на нечто скользкое и, взмахнув руками, шлёпнулся в мокрую от ночного дождя мураву. — Мать вашу! — слов, окромя этих, не было. Как всегда, в голове роились одни лишь мысли… "лирические". Неудачное падение отозвалось тупой болью в отбитых почках, правая рука ныла в ушибленном локте, в глазах летали ласковые утренние аврорки. Лёгкое шуршание травы, раздавшееся у моего уха, вывело вашего покорного слугу из столь поэтического состояния. Нечто холодное, шершавое коснулось моей щеки. На ноги я вскочил как пятнадцатилетний акробат. Взгляд упёрся в траву под моими ногами — там ничего не было, во всяком случае, ничего такого, что могло бы представлять очевидную опасность. По трезвому размышлению я пришёл к обнадёживающему выводу: "Если бы кто-то хотел моей смерти, он бы меня уже ужалил или тяпнул". Так что можно было не бояться. Я опустился на корточки и осторожно (вывод выводом, а умирать от случайного укуса какого-нибудь гада ползучего как-то не хотелось) раздвинув мураву руками, пристально всмотрелся в её заросли. Средь переплетшихся меж собой травинок на меня пялился, вытаращив свои бусинки, самый настоящий, обыкновенный речной рак. Правда, рак здоровенный, но в остальном ничем не отличимый от российских собратьев. В его растопыренных клешнях трепыхалась слегка приплюснутая виновница моего падения — полукилограммовая серебристая рыбина. Я едва не шлёпнулся от такой неожиданности. Снова слова Яги вспомнились: "Когда волшебить начинаешь, думай о том, что больше всего хочется, оно и получится". Неужели наш маг в такую минуту ещё и о рыбе думал? Вечернее сумасшествие продолжалось, хотя… Может, думы мага здесь и не причём? Я ведь где-то что-то подобное уже слышал. Рыбный дождь, апельсиновый град и прочие сюрпризы природы — это когда смерчи выхватывали из ручьёв огромные массы воды или ящики с апельсинами и переносили их на большие расстояния. Может, и здесь было нечто подобное? А кто сказал, что чародейство противоречит закону сохранения веществ? В конце концов, вода откуда-то берётся. Магия черпанула озерцо — другое да под грохот молний и опрокинула их на землю. Да так оно, наверное, и было, недаром потоки льющейся с небес воды показались мне такими мутными. В глубине травы показался хвост ещё одной рыбины, яростно отбивавшейся от двух раков, попеременно пытавшихся ухватить её клешнями. Что ж, так это или иначе, но, во всяком случае, завтраком мы на сегодня обеспечены. И это, я вам скажу, не самое последнее дело.