Андрей Муравьев - Так хочет бог!

Однако, по всей видимости, утренний запал у франков пропал. Рыцарь не фыркал, не рыл землю и даже не лез в разборки. Франк опустил арбалет, деланно не обращая внимания, что рука Кости уже дрожит у рукоятки "дьявольского" оружия.

– Нам нужна помощь.

– Ну да? От кого же вам нужна помощь?

Вытянутое лицо перекосила гримаса. Франку тяжело давались слова.

– От вас.

Кости ждал продолжения. Что-то интересное намечается.

– Нам не побить иноверцев. А у них наши товарищи, друзья. Не все ж погибли. Около дюжины все еще там.

Не так, чтобы воинам Христова войска чуждо благородство или чувство товарищества. Вот только в словах франка, что-то насторожило. Не вовремя вспомнилось, что в лагере оставались, по большей части, пехотинцы – рыцари ушли к капищу. Выходит, что молодой глава отряда, банниер, раз уж за ним идут и рыцари, готов поставить жизнь на кон ради каких-то "слуг"-кнехтов? Выйти с тремя десятками против трех сотен? Разве что…

– А еще там все лошади и волы? Так?

Аурелиен сжал зубы и не ответил. Значит, угадал. Пешком ходить никто не любит, а уж как сокровища жалко, что пол Азии на себе волокли? Костя ухмыльнулся.

– И добыча, конечно… – он уточнил. – Но, ведь, мы для вас все еще слуги дьявола?

Воин за спиной рыцаря крестится. Сам франк лишь наклонил голову, будто перед схваткой. Но арбалет смотрит в сторону. Аурелиен процедил сквозь зубы:

– Кое-что из того, что вы говорили утром, мы все же услышали. Не я один – многие думают, что лучшая проверка для вас – очищающий бой за правое дело. Примет вас Господь, значит, тяжки грехи. Ну и коль даст возможность идти дальше – нам ли сомневаться в его справедливости?

Гладко!

– Вы хотите напасть на лагерь?

Аурелиен кивнул.

– Нас только двадцать пять. Даже если навалимся в самый сладкий час, под утро, то далеко не уйдем. Зато с вами…

Малышев глянул на раскинувшегося в забытьи избитого Сомохова, вспомнил лицо погибшего Ходри.

– Хорошо. Мы поможем. И присоединимся к вашему отряду.

Аурелиен слегка повел бровями. Такого он не предлагал. Если им и дальше идти вместе, то, значит, "дьявольским" деяниям русичей надо выписывать полную амнистию. По факту, так сказать. Костя мимику демонстративно не заметил.

– Но в лагерь я с оружием не пойду. Отсюда буду бить.

Сдохнуть и оставить мать в центре войны он не собирался.

Франк думал долго, потом скривился и протянул ладонь:

– Договорились, шевалье!

В стане кочевников царила суета. Седлались скакуны, пригнанные из табуна, собирались и паковались на вьючных лошадок пожитки: ковры, медные казаны, свертки с одеждой и сумы с провизией. Воины проверяли сабли, стрелы, вощили тетивы. Посланные в темноту следопыты, должные выследить беглецов, пока не вернулись.

Собственно, возвращаться было некому, но об этом сельджуки не догадывались.

Малышев оглянулся.

Десяток насупленных рож. У христиан нет лошадей, значит, надо сделать так, чтобы противник не ускользнул и не устроил карусель вокруг лагеря. И не тянуть до утра. При солнечном свете тюрки их в подушечки для иголок превратят.

Второй десяток Аурелиен послал на северную сторону. Еще пяток должны ударить с запада. Главное – побольше шума. Если враг встанет на смерть в круговую оборону, то отходить. Ну а если дрогнут, бросятся убегать, то дорога им будет одна – к горам, на восток. Там ровная проплешина, прикрытая кустами, удобный проход в скалы. Скалы мелкие, но лошадям пройти можно только по этому проходу. Здесь остается Костя с Гаретом. Это – их испытание.

Выстоять против двух сотен улепетывающих всадников двум бойцам невозможно. Но закрыть за ними узкий проход, не давая беглецам вернуться в долину, вполне по силам. Если Бог на их стороне, конечно. Эту фразу Аурелиен повторил дважды, после чего, прищурившись, долго всматривался в лицо собеседника. Рассчитывал увидеть сомнение или испуг? Зря!

Малышев разве что не насвистывал.

Он забил все три магазина винтореза, проверил патроны в револьвере.

В то, что сельджуки дрогнут от шума двух десятков латинян, Малышев не верил. Помнил, как рубились кочевники под стенами Никеи и под Дорилеей. Не должны такие запаниковать от шума. И с рыцарем он препирался, требуя возвращения в отряд, изрядно лукавя. Решаться франки выйти против сотен кочевников, он христианам, конечно, поможет. Но даже если франков вырежут в этой авантюре, то проход вот же, рядом. Лошадей не забрали, так что можно свалить незаметно.

Потому и с франком, не спорил. И так посматривают на них исподлобья. Желают христовы воины обратить врага в бегство шумом одним, подобно трубам иерихонским, пускай! Когда убедятся, что с ними не кучка трусов воюет, глядишь, крестоносцы сами под начало Малышева перейдут.

То, что он в сословной иерархии всего лишь оруженосец Костю не смущало. Был бы Горовой тут – ему б командовать, нет казака, значит, правой руке рыцаря Тимо из Полоцка следует на себя власть брать!

Помолившись, крестоносцы разошлись. Напоследок, Аурелиен склонил голову в сторону Малышева. Вроде как приветствовал. Костя ухмыльнулся.

…Но началось все не так, как думал бывший фотограф. Вместо безнадежной атаки горстки пехотинцев вдали загрохотали копыта. Сотни стальных подков отбивали по земле слаженную канонаду, заставляя дрожать воздух. В основном шумы шли с юга, но вот и в стороне загрохотала поступь тяжелой кавалерии. В ночи пели рога, слышались крики команд на французских диалектах, возгласы ратников.

Неужели на них выкатилось передовое охранение войска? Какого тогда? Лангобарды Боэмунда или франки графа Бульонского? Костя вслушивался. Вроде кличи только на французских диалектах? Вот это называется "повезло"!

Он торопливо включил прибор ночного виденья и навел его на долину.

Странно! Никого…

Но степняки закипишились. Закрутили головами, ощетинились копьями и саблями. А спустя пару мгновений все скопом ринулись на Малышева.

Так ведь это ж план Аурелиена!

Костя дернулся к кустам, где лежал Сомохов, понял, что не добежит. Откатился в другому склону.

Вал тюрок приближался. Гордые воины неслись, сломя голову, бросив и заводных и вьючных лошадей, оставив пленников и большую часть добычи. В середине, подвешенное между двумя рысаками, качалось тело подстреленного бека.

Костя перевел окуляр прибора на оставленный лагерь. Вот и пленники. Все же тюрки не забыли о тех, кто мог о них рассказать. Пара всадников нагнулись над связанными телами. В руках обоих короткие копья. Вот один взмахнул рукой, связанное тело скорчилось и засучило ногами. Костя вскинул винторез, радуясь, что так и не снял ночной прицел.

Но он опоздал. Кочевник уже висел вниз головой в собственном седле. Арбалетный болт вошел ему в шею, раздробив позвоночники. Второй степняк валялся рядом. Сидящий на нем кнехт молотил сельджука стилетом. Несколько пеших крестоносцев резали веревки пленников.