Астерискос Астерискос - Кровь у всех красная

– Я хочу принести мир, а не войну, – тихо говорю я, но голос всё равно надламывается. Терпеть не могу эти внезапные изменения! Иногда кажется, что моё собственное тело ставит мне подножки. – Я хочу найти способ объединить всех людей. Разве не сказано в Торе «Возлюби ближнего своего как самого себя»? Если вместо того, чтобы защищать свои личные интересы, люди станут заботиться об общем благе, то не будет ни войн, ни преступлений, ни жестокости.

– Иешуа, ты пытаешься сделать невозможное, – устало вздыхает отец.

– Разве? Если что-то ещё не было сделано, это вовсе не значит, что оно невозможно!

– Сын, правила ведь не просто так придуманы, – отец заговорил со мной медленно и терпеливо, словно объясняя азбучные истины трёхлетнему малышу. – Твои необдуманные поступки и открытое презрение к традициям могут иметь серьёзные последствия. Некоторые знания держат в секрете, потому что не все способны их понять. Когда мы прячем опасную вещь от детей, то делаем это не в качестве наказания, а чтобы уберечь их. Наполовину понятая правда хуже, чем ложь.

– Правда всегда правда. А ложь всегда ложь. Середины здесь быть не может! – Мой голос слегка дрожит: нелегко сохранять равновесие!

Как я ненавижу их уверенность в собственной правоте! «Только мы знаем истину! Только мы имеем право решать, кому позволено узнать истину. Потому что мы – избранные, а все остальные слишком глупы и недостойны нашего священного знания».

Бред!

Мои щёки заливаются краской. Отец, явно заметив моё возбуждение, неодобрительно качает головой.

– Ты слишком молод, тебе не хватает опыта. Твои суждения ошибочны, и чувства берут верх над способностью мыслить. Мудрость приходит с годами. – Слова отца звучат по-прежнему ровно и негромко.

Ладно, пускай я слишком молод, зато хотя бы искренен!

– Если мудрость означает камень вместо сердца, то лучше уж я останусь глупцом!

Отец снова качает головой.

– Иешуа, глупости доведут тебя до беды. Синедриону не понравятся твои выходки, их не станут терпеть. Слишком многое поставлено на карту.

Ну ещё бы! На карту поставлена самая ценная часть их организма – задница.

– Синедрион – это сборище лжецов и лицемеров! – Моё самообладание тоже имеет пределы, и сдерживаться я больше не намерен. Тем более, что от Синедриона меня тошнит. – Да им на всех наплевать, кроме себя. А мне наплевать на то, что они обо мне думают!

Отец все жё потерял терпение и повысил голос:

– Сын, если они решат, что ты для них опасен, то без лишних размышлений свернут тебе голову!

Они думают меня можно испугать и заставить отступиться? Слишком плохо они меня знают!

– Если за достижение своих целей мне придётся заплатить собственной головой, то я согласен!

Я вскочил с места. Как я и ожидал, толку от этого разговора не будет.

Я развернулся и вышел за дверь.

За дверью стояла мама. Она наверняка слышала нашу перепалку, и по её бледным щекам текли слёзы. Я невольно остановился. В потемневших глазах мамы было предчувствие, словно она знала, что моя затея обречена. Тонкие длинные пальцы дрожали, сжимая край синего платка, прикрывавшего лицо. От мамы я унаследовал такие же тонкие пальцы. От мамы я унаследовал жизнь. А теперь я причиняю ей боль. Мама молчит, но лучше бы она меня отругала. Её молчаливое страдание рвёт мне сердце.

– Мама, прости... – прошептал я, опустив глаза. – Мама, прости, но у меня нет выбора. Я должен бороться за свои убеждения. А я убеждён, что все мы – люди, и с каждым нужно обращаться как с человеком, а не как с собакой. Даже к собакам нужно относиться по-доброму, так насколько же добрее мы должны быть к людям?

Я поднимаю глаза: в дверях стоит отец. Он хмуро смотрит на плачущую мать, потом переводит взгляд на меня. Его широкие плечи ссутулились, обычно гордо поднятая голова склонилась. Впервые в жизни я замечаю морщинки вокруг его глаз и серебряные нити в чёрных волосах…

В долю секунды что-то переворачивается внутри меня, и я вдруг смотрю на мир совсем другими глазами.

Мои родители защищали и утешали меня. Я думал, что они всё знают и всё могут. А теперь это в прошлом. Теперь я должен следовать своим путём, и родители не в силах ни остановить меня, ни помочь мне. Это мой путь, и я должен его пройти – куда бы он ни завёл меня. Моя чаша наполнена, и я должен её испить.

У меня нет другого выбора.

Глядя отцу в глаза, я медленно выговариваю каждое слово в надежде, что он всё же меня поймёт:

– Да, все люди разные, но кровь у всех красная!