Федор Вихрев - Третий фронт

Облокотилась лбом о стену. Стою. Боюсь, что не выдержит сердце — разорвется к чертовой матери. Вот прямо здесь и сейчас. Не могу. Не могу не плакать… только нельзя. Там, на могиле, не сдержалась это уж точно. Ревела бы как белуга. Как плакальщица… и не остановилась бы.

А так… что б не видели… никто… Незачем.

Выстрел. Второй. Сейчас будет третий. Лучше бы в меня стреляли, чем вот так — в небо. Не хочу терять. Никого… Только бы не заплакать. Только бы не сорваться. Только бы больше никого не терять…

Я тоже сначала не поверил что Олегыча размазал грузовик. Но когда сам увидел… С ТАКИМИ травмами не живут, даже шумильские драконы, до коих нам по регенерации — как до Луны пешком. Хоронили мы его всем лагерем на сухом взгорке в стороне на вершине. Мужики сделали гроб и пока он стоял открытым — народ прощался, я принес из артмастерской любимый пистолет Олегыча и положил ему под правую ладонь, а от себя — отстегнул и положил под левую свой нож.

— Пригодится. Там. — Ответил я на непонимающие взгляды и пошутил черным юмором. — «Лодочник» его повезет бесплатно! В любую сторону!

— Теперь каждый из нас должен воевать за двоих. — глухо проговорил Букварь — и учить за двоих. А после войны мы создадим киностудию.

— Да Букварь, так и сделаем. — отозвался я. — Про киностудию ты хорошо придумал.

Потом молча отдал честь и ушел к себе в мастерскую где без закуски жахнул стакан «шила», а потом молча сидел сгорбившись и закрыв глаза вспоминая его. Как я потом узнал — оружие из гроба забирать не стали, сами собой прибавились Олегычу на дорожку две гранаты и К-98… Над могилой поставили сваренную из стального листа «пирамидку» с Красной Звездой. Дату его рождения никто не знал, написали только дату гибели и Фамилию-имя-отчество… Было грустно и больно, погиб первый из нас, из тех кто пришел из будущего. И всем стало до боли ясно что это — в серьёз! И умереть можно — тоже по настоящему!

А еще нам всем предстоял прорыв, в процессе которого вполне можно было умереть. Удачливый «руделенок» на «Штуке», Рак-38 в кустах, да просто шальная пуля или осколок… Что в общем-то тоже хорошего настроения не прибавляло.

А еще у меня таки прорезались и стали расти зубы… И что характерно клыки — настоящие клыки судя по остроте кончиков… Но в легком мандраже готовящегося прорыва к своим мне на это было уже как-то наплевать!

Когтистая лапа содрала с моего лица прикрывавшую его плащ-палатку и тонкий слой песка. Потом Тэнгу, поскуливая, старательно вылизывал мне физионмию. Помогло, я очнулся и осознал произошедшее. Похоже, меня контузило, причем, так что все решили, что я умер. И похоронили. Бывает хуже, но реже и не со всеми. Кроме головы ничего не болело, надо было вставать. Из могилы.

— замурлыкал я. Тенгу, увидев, что я уже выбрался из ямы, куда-то убежал. Потом оттуда донёсся хруст веток, похоже, малыш возвращался не один.

Но Тенгу пришёл один, зато принёс мою винтовку.

Я был очень доволен, разгрузку с меня снимать не стали, некогда им было. Даже пистолет с флягой оставили. И ранец потрошить не стали, просто закинули в кусты, сняв с седла.

Мне же лучше. Через полчаса, окончательно придя в себя, я двинулся к лагерю, надеясь если не догнать ребят, то, по крайней мере, не сильно от них отстать.

Стрельбу и взрывы гранат я услышал издалека и кинулся на звуки, решив, что ребята из моей группы нарвались на немцев. Я ошибся. Когда я подбежал к тому месту, где шёл бой, стрельбы уже не было слышно, с бега я перешёл на шаг.

Это был хутор в лесу, много меньше того, где мы нарвались на засаду, и окруженцы здесь были настоящие. Были. Дюжина бойцов, старшина за командира, хозяин хутора — этим повезло, они погибли в бою. Два десятка тяжелораненых, им повезло чуть меньше, добили не сразу.

А вот единственной девушке не повезло совсем, её даже не добили, вдосталь поизмывавшись, вспороли живот и натолкали туда земли. Так и бросили умирать. Её нашёл Тэнгу. На его скулёж я не прибежал, прилетел, думал, случилось, что с пёсом.

А он просто сидел над этой девочкой и плакал, по-своему, по-собачьи.

Особенно мне поплохело, когда девочка открыла глаза и попросила пить. Помочь ей я ничем уже не мог, разве что воды принести.

Попив, она торопливо заговорила: — Товарищ, там, в лесу, по тропинке дерево, молнией разбитое. Там, у корней свёрток, в нём знамя, я спрятала, отнесите нашим, пожалуйста. Ну, пожалуйста, скорее!

Я скормил её последние две таблетки «Кетанова» из аптечки и побежал в лес искать это дерево. Тенгу помог, знамя, оказавшееся знаменем стрелкового полка, мы нашли быстро и ещё быстрее вернулись. Девочка была ещё жива.

— Вот — показал ей знамя — Обязательно доставлю нашим.

— Хорошо — прошептала она. Потом добавила — Посидите со мной, пожалуйста. Мне страшно.

Я сел рядом с ней на землю, погладил её по голове, девочка перехватила мою руку, прижалась к ней щекой и попросила: — Спойте что-нибудь.

Я запел, единственную песню, которую мог петь, почти не фальшивя:

Она умерла на середине третьего куплета. В свёртке со знаменем был и её паспорт. Ирина Соловьёва, так её звали. Пашина дочка. Было ей семнадцать лет. Даже похоронить Иру я не сумел — немцы возвращались. Пришлось спешно уходить, хотя очень не хотелось.

До базы я добрался без проблем, отстав от Паши с Антоном на неделю.

К лагерю я добрался поутру, дозорные меня узнали, и пропустили.

Первой кого я увидел, ввалившись в расположение, была Ника, очень грустная Ника.

Я уже хотел пошутить, изобразив зомби из ужастика, но Тэнгу, добрая душа, опередил, полез утешать. То есть мусолить.

«Грустная Ника… Эк он меня обозвал, и еще спрашивает, почему! Разве вот, Тэнгу, мой мальчик, тебе и скажу», — Я присела на корточки и этот оленёнок меня чуть вообще в землю не закатал.

— Змей, ты никогда не думал, что известия о скоропостижной смерти аж двоих «будущенцев» могут вызвать колики и несварения желудка у некоторых личностей?

— Это что, Гитлер уже с половичков на ковровые дорожки перешел?

— Нет. Это наше родное, весьма улыбчивое ГБ в купе с таким же ласковым начальством занимается перчением и поеданием всех оставшихся…

— Оставшихся? Кто-то еще?

— Олегыч. — не стала разводить сопли я. — Глупо, млять. Бухой полез командовать и попал под грузовик. Хватит, Тэнгу!