Виталий Корягин - Винг

Ноэми порывисто встала и вышла, пламя в светильнике качнулось вслед ей. Золотой комок мерцал, и не понять было, то ли от неровного света искрится он, то ли от слез в глазах.

Эдвард не лег больше. Сидел, глядя в ночь за окном. Опять ужасно разболелась голова…Он уже понял, что произошло… Да, он влюбился… Но в кого?! В жидовку! В иноверку! В проклятую Господом! Алан прав! Зачем ему эта блажь? Но против воли перед внутренним взором вставало прелестное лицо Ноэми, снова пылали на губах ее поцелуи… Она околдовала его! Надо срочно уезжать!.. Но где-то глубоко в душе он понимал, что это бесполезно! Знал это! Да, время и расстояние помогли ему один раз, чувство к Бренде незаметно уснуло, и, слава Богу, похоже, вечным сном… Здесь все по-другому, не так, как в Англии, когда он, пылая юношеской страстью, украдкой срывал поцелуи на темной лестнице или в саду… Он любил Бренду, но решая уехать, как-то сразу смог представить себе дальние страны, будущие победы, воинскую славу… в общем, жизнь без нее. А сейчас он не мог и помыслить, что больше не увидит Ноэми… Сердце Эдварда разрывалось от горя!..

В саду, предвещая близость рассвета, запели птицы… С минуты на минуту должен был прийти Алан, но вместо него появился Тигран с известием, что гэл уж часа два, как выехал со слугами на пристань проследить за погрузкой лошадей.

Юноша смущенно поднял взгляд, ожидая, что Тигран вряд ли одобрит его. Слишком многое в этом мире разделяло иудейку и христианина.

Но Тигран положил ему руку на плечо:

— Не сомневайся, если любишь, мой мальчик! Лучше один день с любовью, чем сто лет без любви.

Эдвард поразился совпадению слов старика и Ноэми. Немного отлегло от сердца, но он буркнул нарочито грубо:

— Я и сам себя пока ни черта не пойму! В Англии осталась моя девушка, а я тут… И с кем?..

Тигран грустно усмехнулся в седые усы:

— С кем ты? Вот именно… Тебе это решать, когда поймешь себя… и если поймешь…

Пора было отправляться. Вышли Иегуда с сыном. У ворот старик пристально всмотрелся в Эдварда и твердо сказал:

— Если, таки, можешь, уезжай от греха! Горя в жизни еврейке хватит и без такого… счастья…

Юноша вгляделся в печальные, будто заранее ждущие напасти, глаза и вдруг обнял, как друга, человека, которого еще вчера не мог и надеяться понять.

Прощаясь с Бенони, вдруг увидел ее за спиной брата. Отстранив его, шагнул к Ноэми.

Все исчезло для них двоих. Они молча смотрели друг на друга, пока Тигран не воззвал из двуколки:

— Эдва-ард! Пора!

Выезжая со двора, юноша услышал тихое:

— Я буду ждать тебя…

Тележка быстро катилась вниз по дороге к порту. Тигран молчал. Сакс все оглядывался, сердце звало его вернуться. Старик искоса посматривал на него, но долг, как его понимал Эдвард, возобладал, он выпрямился, поправил шлем, и лекарь, тихо вздохнув, отвернулся.

— Тигран, — вдруг осторожно спросил юноша, — а мне рассказывали, что жиды чужих не любят и к себе не допускают… Ни поесть вместе не посадят, ни домой не пригласят… Разве не так?

— Так, конечно… Да чужих-то никто не любит, и дураков, к сожалению, везде хватает, это и разобщает народы. Ты у себя в Англии тоже жида небось рядом с собой за стол не посадишь, — старик махнул рукой.

— Пойми, мудрые, а их так мало, судят людей и выбирают друзей по их поступкам, а не по указке фанатиков, и идиотские запреты соблюдать не станут. Конечно, Иегуда не такой, как абсолютное большинство иудеев, насмотрелся в жизни на всякое, и на мусульман, и на вас христиан, ему хватило ума понять, что другие люди по сути не хуже его "богоизбранных" одноплеменников. Ну и я дружил с ним много лет, видел, как он все дальше уходил от узколобости к широкому пониманию жизни, а был бы он иным, я бы с ним и не знался. Ну и семья его… хорошие люди…

Алан раздраженно встретил их на пристани:

— Долго дрыхнешь! У нас, вон, корабль хотят отнять, — он показал на каких-то воинов, — а леопарды-то у тебя. Я объясняю — не доходит. Ну-ка, покажи им, и пусть не зарятся.

Эдвард достал перстень и шагнул к претендентам:

— Мы гонцы короля Ричарда! В чем дело?!

Старший всмотрелся в сером сумраке и поднял с рукояти меча латную рукавицу:

— Все поняли! Хотели взять ваш "дромон" в повинность, до Акры. Де Шаррон приказал реквизировать здесь всю посуду для своего отряда, но на такое "нет" и суда нет.

Эдвард кивнул воину:

— Ясно! — и посмотрел на Алана. — Пойдем-ка на наву, а то еще кто-нибудь на нее рот разинет.

Алан почтительно сказал Тиграну:

— Нам пора, сэр!

Тигран ласково улыбнулся:

— Счастливо, ребята! Берегите друг друга! — и он поочередно обнял их.

Сакс успел шепнуть ему:

— Ноэми! Передайте ей… Я вернусь! Нет, не знаю…

На наве распускали парус. Утренний бриз не ждал.

Друзьям отвели место на шканцах судна, где меньше чувствовалась качка, и седой шкипер с полосатой повязкой на голове и серебряной серьгой в ухе приказал без дела по палубе не слоняться. Опытная команда из левантинцев, достойных потомков знаменитых финикиян, знала свое дело, нава с попутным ветром ходко шла к Акре.

В течение дня по очереди проплыли мимо и растаяли в синей дали горы, которыми недавно скакали на север. Алан долго тыкал в берег пальцем, пока сакс не различил на фоне дальнего холма серую тень прецептории храмовников, куда скрылся опозоренный немец.

Ближе к вечеру навстречу тяжело протащились на веслах две громадные галеры-дромона императорского византийского флота, одна чуть изменила курс, сближаясь. Толстая короткая мачта, два ряда длинных весел, гнувшихся в усилиях преодолеть встречный ветер, таран, окованный железом, и раструб установки страшного греческого огня на носу, флаг с двуглавым орлом на высокой корме. Галеры возвращались от Аскалона, где держали морскую блокаду, препятствуя туркам подвозить подкрепления и припасы из Египта.

Внезапно с треском сработала катапульта на верхней палубе ближнего дромона. В воздух что-то взлетело, вращаясь и нелепо болтая конечностями, как тряпичная кукла. Что это голый тощий мертвец, друзья поняли лишь через секунду, когда тело с плеском шлепнулось в море рядом с навой.

Эдвард с ужасом и отвращением отпрянул от борта, обрызганный с ног до головы.

— Развлекаются, сволочи имперские! — друзья обернулись, сзади стоял шкипер. — Гребец-каторжник, видать, умер, так ждали встречных, чтобы пошутить. Стараются на палубу попасть, а ты потом отскребай, как знаешь. Никогда по-человечески не похоронят…

Эдвард опять вспомнил Тиграна:

— И это тоже война… — сказал бы, наверно, старик.

— И какого дьявола мы за них с турками воюем? — процедил Алан. — Тоже мне, юмористы…

— Да уж! — подтвердил шкипер. — Парашами еще кидаются, полными, конечно! А раз дохлого осла швырнули, так я потом еле ушел от них, хорошо — ветер не подвел… — видя недоуменные взгляды друзей, пояснил. — Поинтересовался в рупор, отчего преставился их почтенный капитан…