Виталий Корягин - Винг

— Так это тевтон тебя так отделал?! — Алан сжал перед грудью побелевшие кулаки. — Ну, все! Жив не буду, а с ним рассчитаюсь! Ты без сознания был, не знал я… Сразу бы сказать королю! Де Во и Шаррон тебя так жалели, помогли бы его взять! В бою — своего! Эх, гад! Теперь-то поздно, мы далеко уплыли. Вот вылечим, тогда! Ты его узнал, да?

Шимон приподнял подушку с головой сакса, раненый жадно глотнул из чашки несколько раз.

— В глухом-то шлеме? — обессилено откинулся назад. — Щит — точно его… Да отопрется он!.. Кто видел?..

— Значит, сам прикончу эту сволочь! Подкараулю… Эх! Зря я Шаррона послушался! Верно говорят: кто щадит врага — не щадит себя! — Алан так остервенело шарахнул кулаком по дощатой переборке, что она загудела, скривился, подул на ушибленную кисть.

— Доброта, доброта… Добрым надо быть с добрыми людьми! Со злыми нужна злость, понял?

— Ну, и станешь таким же злыднем, — Эдвард ослаб, говорил еле слышно. — Думаешь, Господь одобрит подлое убийство… даже и такого?.. В честной схватке — другое дело… там — либо ты, либо тебя… Хоть этот волк и сам себя вне людского закона поставил, но из-за угла…

— Как такое дерьмо Создатель терпит? — гэл покрутил рыжей головой. — Ладно, Эд, лежи спокойно, скоро доставим тебя на берег.

Через час борт навы заскрипел о кранцы причала. По палубе глухо застучали мозолистые матросские пятки.

Ноэми встала с края постели:

— Побудь, милый, один пару минут! Пойду, поищу на носилки что-нибудь помягче…

Эдвард удержал ее руку в своей:

— Стой, Ноэми, погоди! У меня, похоже, хребет перебит, ног я не чувствую совсем. Тигран предупреждал, если случилось такое, переносить можно только на жестком! — Юноша так верил во всемогущество мудрого врача, что говорил о том, что могло оставить его жалким калекой на всю оставшуюся жизнь, почти спокойно. — Привяжите меня к доске, и скажи Алану и Шимону, пусть поднимают в люк вместе с ней.

Возня с привязыванием к лодочной пайоле, ожидаемая, но от этого не менее жестокая боль, снова милосердно лишили сакса сознания. Очнулся он уже в городе, мимо скользили побеленные камышового самана стены в дырчатой тени от листвы. В ногах носилки тащили Шимон в паре с матросом.

Иудей, заметив, что раненый открыл глаза, покивал и сказал:

— Потерпите, сэр, уже, таки, немного осталось.

Над головой раздался голос Алана:

— Очнулся, да? Тише трясите, ребята!

Скоро над Эдвардом проплыла перекладина ворот, носилки внесли в дом. Мелькнули незнакомые испуганно-любопытные лица. Алан с Шимоном распустили ремни и переложили страдальца на кровать под полог. Ноэми устроила его пылающее огнем тело поудобнее, дала питье с отваром мака, чтобы утишить боль, и Эдвард забылся в тяжелом лихорадочном сне.

Ночью начался бред. Снова погибал сэр Мэрдок, мерещилась дурацкая проверка на дороге в Крак-де-Шевалье, при нем убивали родных Ноэми. Во всех кошмарах царил ужасный призрак белоглазого тевтонца, он смеялся над бессильными потугами юноши предотвратить беды, и вновь, и вновь, и вновь его калечил, а кончалось все всегда берегом моря и кем-то умирающим на закате… Но выныривая иногда на миг из мутной пучины наваждений, Эдвард видел рядом Ноэми и тогда осознавал, что с ним, реальность ее ладони в его руке якорем надежды держала в жизни, не давала сойти с ума. Неизвестно, выжил бы сакс, если бы, очнувшись, хоть раз не нащупал тонких пальцев девушки, скорее всего — нет! Не смог бы отличить леденящих душу видений от страшной действительности и канул навсегда в геенну горячки, не имея сил и желания вернуться.

Неделю лихорадка жестоко терзала юношу. Спасли его мощный организм и самоотверженная любовь прелестной еврейки, ни разу не оставившей друга более чем на минуту. Вместе они одолели недуг.

Но что это была за победа!

Слабый, как недоношенный ребенок, лежал он. Правая рука пожелтела и скрючилась, пальцы ее не двигались, ничего не чувствовали. Правда, рана у локтя подживала, но этим и ограничивалось хорошее. Глаз вытек, из пустой орбиты под повязкой непрерывно сочились слезы. Эти потери не очень угнетали юношу, перевидавшего много рубленых и стреляных вояк. Шрамы и увечья служили знаками доблести и не вызывали ни у кого отвращения.

Но с позвоночником дело обстояло совсем плохо. Ниже пояса тело рыцаря сделалось абсолютно недвижным, ноги отнялись и не подчинялись приказам головы. Ноэми пробовала колоть их иголкой, но он не ощущал боли.

Беспомощность, необходимость во всех интимных отправлениях полагаться на других, на Ноэми и Шимона, так как Алан отсутствовал: уехал в горы вызывать Тиграна и пока не вернулся, раздражали Эдварда. Он еще не привык, еще помнил себя здоровым, не принял безоговорочно злую судьбу, просто не успел сжиться с ней. Добро бы малоприятные процедуры достались одному Шимону, но девушка никому не хотела уступить сомнительную честь выносить судно и ворочать на постели тяжелое как колода непослушное тело. Сакс стеснялся ее, протестовал, но возражения не принимались. Он мрачнел, замыкался, часами лежал молча, отвернув голову к стене, односложно отвечая на обращения к нему, подушка его по утрам была мокрой от слез. Он держался только благодаря молитвам и надежде на Тиграна. Но…

Первые после горячки дни, пока Эдвард с трудом осваивал бытие калеки, его, естественно, занимали исключительно собственные страдания. Эмоциональный шок на время лишил юношу обычной наблюдательности, да и перенесенная лихорадка не стимулировала мыслительные процессы. Но молодой сильный организм потихоньку креп, в голове постепенно прояснялось, и Эдвард, наконец, обратил внимание, что напускная оживленность и бодрость Ноэми, собственно, не вполне естественны, а Шимон, так и вовсе не в состоянии скрыть тревогу на честном лице.

Сакс прямо спросил, в чем дело, и вдруг Ноэми горько разрыдалась в ответ. Против ожидания, сиделку его тревожило теперь, когда недуг чуть отступил, не столько состояние юноши, ведь она тоже свято верила в искусство Тиграна, а просто — пропал Алан.

Оказывается, гэл уехал в горы еще девять дней назад, как только у друга развилась горячка, торопясь вызвать Тиграна при помощи чудесной шкатулки, и до сих пор не вернулся. Попался ли он дезертирам, или орденским бандитам вроде фон Штолльберга, или напоролся на сарацинский патруль — причина могла быть любая. Никто ничего не знал в городе и округе о рыжем шотландце, он как сквозь землю канул. Шимон объехал окрестности, поднимался на ближние вершины, откуда гэл намеревался сигналить лекарю, но не нашел нигде никаких следов.

Иудей уже готовился отправиться за лекарем на озеро Ван сам, ждал только, пока Эдвард окрепнет, не хотел волновать раненого, да и надеялся все-таки найти хоть какие-то зацепки к исчезновению гэла, но с каждым днем эти чаяния таяли — тот сгинул бесследно.