Алексей Замковой - Лесной фронт. Задача - выжить

— Можешь выходить! — крикнул я в лес.

Через минуту снова появилась Оля. Глаза на пунцово-красном от смущения лице смотрели куда угодно — только не на меня.

— Извини, — сказал я, надевая гимнастерку. — Я тут мылся…

— Меня Феликс Натанович за водой отправил… — тихо произнесла девушка и, будто в качестве доказательства, качнула пустым ведром.

Я молча взял у Оли ведро и повторил процедуру добывания воды. Когда ведро было наполнено, девушка попыталась было его взять, но я подхватил ведро быстрее и пошел к лагерю. Оле ничего не оставалось, как пойти за мной.

— Ну и как тебе в лазарете работается? — после минутной ходьбы в молчании спросил я.

— Ничего работается. Феликс Натанович — хороший. — ответила девушка. — Не загружает сильно. Вчера вот мне спать приказал идти, а сам всю ночь над раненным просидел.

Мы прошли молча еще немного.

— И следит что б не обижал никто. — добавила вдруг Оля. — На третий день, как сюда попали, один за мной ходить начал. Так Феликс Натанович с ним поговорил и больше я того вообще не видела.

— Молодец! — сказал я, хотя где-то глубоко внутри было немного обидно, что девушке помог не я, а врач. — А вообще как? Не обижают?

— Нет! — Оля помотала головой. — Никто не обижает!

— Леша, ты где ходишь! — окрик некстати прервал наш разговор.

Мы как раз входили в лагерь. Обернувшись на голос, я увидел старшину, который махал мне рукой.

— Извини, Оля. Надо бежать… — сказал я, ставя ведро на землю и направился к старшине.

— Мылся я, товарищ старшина. К речке ходил. — доложился я подойдя к Трепову.

— Мылся — это хорошо… — протянул он. — Поделишься мылом? А то тоже надо бы.

В ответ я просто протянул старшине кусок мыла.

— О как! — обрадовался Трепов. — Ну, раз такое дело, ты отдохни еще маленько, а я пойду тоже помоюсь.

Старшина убежал к реке, а я направился к кухне. Как мало надо человеку для счастья, думал я поглощая выданный мне на завтрак кусок хлеба с колбасой, привезенных вчера группой Трофимова. Еда есть, помылся, убить никто не пытается… Видимо все те лишения, которые я перенес попав в прошлое, сильно снизили планку моих представлений о хорошей жизни. Ведь там, в будущем, постоянно было какое-то недовольство. Хотелось ведь всего и побольше. И новый телефон, хотя старый вполне нормально работал, и машину, что б за город покопать ездить, и новый компьютер, телевизор и кучу еще всего. Про деньги вообще промолчу. А зачем все это? Ну, машину — это еще понятно, хотя можно и на маршрутке поехать, да потом пешком пару километров. А остальное? Без нового телефона и телевизора прожить что ли нельзя? Или это от того, что у кого-то оно все есть, а у меня нет? Или постоянной рекламой мне мозги так промыли? Ведь пишут же статьи про общество потребления. Похоже, в них таки доля правды есть. Просто навязывают нам товары, без которых вполне можно прожить. Формируют у человека стереотип: без новейшего крутого сенсорного телефона та — лузер! Ну да, по телевизору, вот, реклама постоянная, в транспорте все светят новыми игрушками. Поневоле чувствуешь себя неполноценным. И это притом, что большинству людей девяносто процентов функций этого телефона и не нужны вовсе. Им достаточно что б экран цветной, да музыку можно было слушать. Так нет же, достанешь в том же транспорте простенький телефон и так и чувствуешь косые взгляды и ухмылки окружающих. Или обувь, например. Никак не могу понять, почему красивые, но абсолютно непрактичные ботинки, имени какого-нибудь знаменитого дизайнера, которые рвутся и разваливаются даже если ходить в них по ровному асфальту, стоят в несколько раз дороже добротных армейских или туристических ботинок, которым не страшно никакое бездорожье? Но воспринимаются эти ботинки людьми с точностью до наоборот — придешь в офис в армейских ботинках и, снова, косые взгляды, если не выговор. Это ведь глупо! Вас бы, избалованных достатком, переходящим в избыток, сюда, в этот лес сорок первого года. Да заставить идти километры по бездорожью в вашей брендовой обуви, дизайнерской одежде, да без макдональдса через каждые пару километров. Готов спорить, что через полдня с радостью поменяли бы свои стильные фирменные туфли, точнее — то, что от них бы осталось, на самые старые, затертые, но крепкие сапоги. Только кому здесь, в лесу, ваши туфли нужны?

Кстати, об одежде. Пока я философствовал, в голову пришло, что с теми лохмотьями, в которые я одет, надо что-то делать. Желательно выбросить и найти что-то другое. Тут я вспомнил, что среди взятых в недавнем выходе трофеев была и немецкая форма. Только позволят ли мне ее надеть? Еще ведь только начало войны, отряд партизанствует очень недолго, а до зимних холодов далеко. Так что мудрая мысль одного из бойцов отряда Ковпака, запомнившаяся мне из мемуаров, — 'встать на довольствие к Гитлеру', еще долго не придет в голову нашему командиру. Это потом, когда наступят холода, если конечно отряд доживет до этого времени, оставшись на полном самообеспечении, бойцы начнут спокойно носить захваченную в бою униформу противника.

Но, в любом случае, надо что-то решать. Ходить в грязной дырявой гимнастерке, которую уже вряд ли возможно привести в божеский вид, больше не хотелось. Поразмыслив, я решил переложить эту проблему на плечи начальства. К капитану было идти боязно — неизвестно как отреагирует, поэтому я решил поговорить с Митрофанычем. Он — вояка бывалый и должен понять.

Митрофаныча я нашел у командирского шалаша. Тот сидел на бревне и, затягиваясь самокруткой, блаженно грелся на солнышке. Я подошел и остановился, не зная как начать разговор. Понаблюдав за мной с полминуты, Митрофаныч подвинулся немного в сторону и приглашающе похлопал по бревну:

— Ну говори, чего надо? Мнешься как девка…

— Митрофаныч, — я присел рядом и тоже достал сигарету. — Тут такое дело. С одеждой надо что-то решать.

— А чего с ней решать? — удивился старик.

— Ну, ходить в этом, — я указал на самую большую дыру в своей гимнастерке. — уже сил нет. Переодеться бы…

— А я тут причем? — зашел я видимо слишком издалека и Митрофаныч пока не мог понять к чему я веду.

— Запасной одежды у нас в отряде нет?

— Откуда? У нас там токо оружие, да патроны. А довольствия нам здесь, в лесу, окромя немца никто не дает.

— Так и я о том. — теперь плавно переводим разговор в нужное русло. — Эти лохмотья уже выбросить давно надо, а другой нашей одежды нет. Зато я с немца тогда, когда колонну расстреляли, снял штаны и куртку…

— А, вот ты к чему! — наконец-то понял мою мысль Митрофаныч. — Ну, а я-то тут причем?

— Так одежда та — вражеская! Вот, узнать решил как отреагируют если я в ней ходить буду? Митрофаныч задумался. Он успел сделать четыре неторопливых затяжки — специально считал! — пока не продолжил разговор.